Епархии делились на округи или «десятины», которыми заведовали «десятинники». Последние объезжали свои округи, собирали епископские доходы, производили суд между духовными лицами и крестьянами, принадлежавшими духовенству (за исключением уголовных дел, которые подлежали всегда светскому суду). Священники ставились епископом, причем нередко выбирались самими прихожанами из грамотных людей разных сословий. При Иване IV белое духовенство получило право выбирать из своей среды десятских и сотских священников или «поповских старост».
Монашество с течением времени образовало в древней России многочисленное и важное по своему значению сословие. В отдаленных и глухих краях государства оно по-прежнему способствовало заселению и обработке бесплодных лесных пространств: крестьяне, привлекаемые многими льготами, охотно селились на монастырских землях, расчищали почву и едва проходимые дотоле дебри обращали в плодоносные низы. (Монастырская колонизация особенно процветала в северной полосе.) Большие монастыри были в то же время и крепости, которые, например в Смутное время, оказали многие услуги государству. В удельно-вечевой Руси монахи сами выбирали себе игумена; в Московском же государстве игумены назначались иногда епископом, а в знаменитейшие монастыри — самим царем. Первостепенные обители (лавры) обыкновенно были изъяты из епископского суда и подчинены прямо суду патриарха.
Весьма частые пожертвования благочестивых людей в продолжение нескольких веков сосредоточивали в руках монастырей огромные поземельные владения. Правительство от этого лишалось многих земель, которые были ему нужны для раздачи ратным людям; а вследствие монастырских привилегий оно теряло и значительную часть своих финансовых доходов (так как монастырские земли пользовались разными льготами относительно повинностей, некоторые владельцы дарили поэтому свое имущество монастырю еще при своей жизни, но на известных условиях). С другой стороны, владение населенными землями отвлекало монастырское начальство от религиозных интересов к заботам чисто хозяйственным, а богатства, скопившиеся в стенах обители, способствовали иногда порче монастырских нравов. При Иване III знаменитый отшельник Нил Сорский на Духовном Соборе 1503 года поднял вопрос о том, следует ли владеть селами инокам, которые, отрекшись от мира, не должны заниматься ничем мирским и должны кормиться своими трудами. Его поддерживали белозерские пустынники; но митрополит, епископы и красноречивый Иосиф Санин на этот раз отстояли привилегию монастырей. Вопрос возобновился потом при Василии III: мнение Нила Сорского развивали два известных монаха — Вассиан Косой и ученый Максим Грек. Решительнее своих предшественников в этом деле поступил Иван IV. При нем на Стоглавом Соборе архиереи и монастыри лишены были права покупать вотчины без царского позволения, а на последующих соборах запрещалось служилым людям отказывать свои вотчины в монастырь на помин души.
Вообще образование русского духовенства в те времена было недостаточно сравнительно с его высоким призванием; приходские священники в областях были по большей части люди малограмотные, которые заботились более о насущном хлебе, нежели о наставлении и поучении своих прихожан. Против недостатков духовенства не раз в самой Церкви поднимались голоса благомыслящих людей; на соборах обсуждались меры к исправлению этих недостатков и к лучшему образованию священнослужителей. В понятиях простого народа между тем продолжали господствовать предания и верования времен языческих, чему доказательством служит множество всякого рода суеверий (приметы, чары, заклинания и пр.); во многих местах еще свято сохранились языческие празднества и жертвоприношения
[101].
Но там, где христианство успело утвердиться, т. е. в средних и высших классах и вообще в коренном русском населении, господствовали большая преданность православной Церкви и замечательная набожность. Один иностранный посол в XVI веке с уважением отзывается о набожности москвитян.
«Никогда, — говорит он, — не пропускают они ни монастыря, ни храма, ни часовни, но тотчас слезают с лошади или с телеги, преклоняют колени, трижды крестятся и трижды произносят: „Господи помилуй!“ А когда встречают храм, где совершается божественная служба, то не пройдут мимо, не зашедши в церковь и не отслушавши литургии».
После дела о жидовской ереси Русскую Церковь не раз тревожили и другие учения, для борьбы с которыми созывались обыкновенно духовные соборы: так, в XVI веке замечательны ереси Матвея Башкина и Феодосия Косого, которые оспаривали церковные догматы об Иисусе Христе. Низшее духовенство и простой народ по своей приверженности к внешним обрядам, к букве написанного закона с недоверием встречали всякую попытку к изменению и исправлению. Во время Никона исправление церковных книг обнаружило существование раскольничьих сект, число которых к концу XVII века быстро возрастает.
Что касается инородцев, принадлежащих к Московскому государству, то в XVI и XVII веках большею частью финские племена на севере и востоке России еще были идолопоклонники, а татарские области оставались верны исламу. Впрочем, благодаря трудам некоторых ревностных проповедников христианство продолжало мало-помалу распространяться между этими племенами; вместе с русскими завоеваниями оно проникло и в отдаленную Сибирь
[102].
