Популярность романа Островского «Как закалялась сталь» неуклонно росла вопреки молчанию критиков и чиновников. (Серафимович, который всячески поддерживал молодых пролетарских писателей, побывал у Островского в Сочи и дал несколько советов по редактированию текста, но явно не считал, что открыл нечто исключительное.) После выхода статьи в «Правде» «Как закалялась сталь» затмила «Железный поток» и все остальное, когда-либо написанное советскими писателями. Островский получил орден Ленина, квартиру в Москве, новый дом в Сочи и тысячи писем. Среди многочисленных паломников был Андре Жид. «Если бы я был не в СССР, – писал он, – я бы сказал: «Это святой…» В течение целого часа, пока мы были у него, его худые пальцы переплетались с моими, посылая мне токи горячей симпатии». Он умер 22 декабря 1936 года на глазах у всей страны. «Как закалялась сталь» стала самой читаемой, переводимой, переиздаваемой и, насколько можно судить, любимой советской книгой в истории коммунистического движения
[1320].
Одной из причин успеха было почти полное слияние автора с героем (не скрываемое Островским и подчеркиваемое Кольцовым). Герой новой эры существовал во плоти, олицетворяя мечту и служа мостом, по которому люди «переходили в будущее». Другой причиной – и гарантией того, что герой мог явиться народу, не опасаясь десакрализации, – было то, что плоти почти не осталось. Он был и не был; он воплощал святость, преодолевая телесность.
Величайшее достоинство текста – превращение истории революции в простодушный роман воспитания. Каждой главе истории большевизма соответствует этап жизни героя: ученичество и обращение в истинную веру, «невиданный по жестокости бой» и отсечение «головы гадины», борьба с фарисеями и будни великого разочарования; строительство железной дороги в «липкой глине» безбрежного болота; и, наконец, кабинетная работа в качестве аппаратчика. Каждый этап завершается символической смертью героя. (Глава о строительстве кончается официальным объявлением о гибели Павла с последующим «воскресеньем в списках организации».) На каждом этапе Павел лишается части тела; к концу романа он обретает знание и покой ценой слепоты и неподвижности. Как одна из героинь говорит другим мученикам накануне казни: «Товарищи, помните, умирать надо хорошо»
[1321].
Большинство читателей без труда узнали героический миф, кончающийся бессмертием. Узнали они и стиль, почерпнутый из любимых книг их детства. Павел читал «Овод» Этель Войнич, «Спартак» Рафаелло Джованьоли, романы Фенимора Купера и лубочные издания приключений Джузеппе Гарибальди. Островский любил Дюма, Стивенсона, По, Жюль Верна, Вальтера Скотта и Конан Дойля. То есть те же книги, которые Курилов читал по дороге в Океан. Но Курилов отложил «Трех мушкетеров» ради истории мировых религий, а когда Марина спросила его, знаком ли он с автором «Спартака», он лишь улыбнулся ее наивности. Романтические приключения, полагал он, подходят для фантазий о грядущих войнах, но не для «куриловской жизни во всей сложности обстоятельств». Островский, Корчагин и большинство советских читателей так не думали. «Как закалялась сталь» – это жизнь Курилова, написанная самим Куриловым без «тени Достоевского». Это духовная автобиография внутри пятикопеечного лубка. В начале романа Павел влюбляется в девушку по имени Тоня, которая отвечает ему взаимностью. Виктор, сын местного помещика, спрашивает Тоню, прочитала ли она роман, который он ей одолжил.
– Нет, я начала другой роман, более интересный, чем тот, что вы мне принесли.
– Вот как, – обиженно протянул Виктор. – А кто автор? – спросил он.
Тоня посмотрела на него искрящимися, насмешливыми глазами:
– Никто…
[1322]
Роман Тони – событие в ее жизни, а не чужая книга. Роман Островского написан его героем, а не литератором. И читали его все, а не только те, кого коснулась тень Достоевского. Как Сэмюэль Джонсон сказал о «Путешествии Пилигрима» Джона Буньяна, «величайшее достоинство этой книги в том, что самый утонченный ценитель не знает ничего более похвального, а ребенок – ничего более занимательного». Джонсон знал только три таких книги, «написанных смертными». Второй был «Дон Кихот», а третьей – «Робинзон Крузо», наследник «Пилигрима» в роли пуританского манифеста, который даже дети (в том числе молодой Сталин и его приемный сын Артем) находили занимательным. Советский «Фауст» (или «Гамлет»?) Леонова остался непризнанным, а «Путешествие Пилигрима» Островского стало каноническим. Редактор молодежного журнала из статьи Ильфа и Петрова оказался прав: советский писатель мог написать «Робинзона Крузо», в котором «занимательные, свежие, интересные приключения» происходят на полуострове, где заседает местком, на столе стоит графин с водой, а активистка, опираясь на широкие слои трудящихся, собирает взносы
[1323].
В романе Дефо Робинзон Крузо обретает подлинное знание в процессе описания своих открытий (материальных и духовных). В романе Островского парализованный Павел посвящает себя писательству. Его последняя символическая смерть – пропажа рукописи. Он начинает сначала, и текст возрождается. Книга Островского о Павле кончается успехом книги Павла о себе. «Разорвано железное кольцо, и он опять – уже с новым оружием – возвращался в строй и к жизни»
[1324].
