Левиной целью было сжать причину и следствие в единое настоящее. Через два дня после разговора с матерью о необходимости все записывать у него состоялся еще один разговор на эту тему. Сало – кличка Олега Сальковского; Мишка (Михикус) – Михаил Коршунов.
Сегодня на истории в тесном маленьком классе Сало нагнулся и с загадочным видом прошептал:
– Левка, ты хочешь присоединиться к нам с Мишкой? Только никому… никому не говори.
– Ну-ну! А что?
– Знаешь, у нашего дома, в садике, стоит церковь? Эта церковь, кажется, Малюты Скуратова.
– Ну?
– Мы с Мишкой знаем там подвал, от которого идут подземные ходы… Узкие, жуть! Мы там были уже. Ты пишешь «Подземный клад», так что тебе это будет очень интересно
[1381].
Мише с Олегом пришлось рано вернуться, потому что у них не было фонаря и подходящей одежды.
Я слушал, и любопытство овладевало мной все больше и больше… Я представлял себе мрачные темные ходы, сырые и низкие, зловещие залы с плесенью по стенам, подземные переходы, колодцы, и это все переполнило мою чашу терпения и воображения. Я не представлял себе, что мне скоро суждено это увидеть наяву. Короче говоря, я дошел до высшей точки напряжения. Мне даже трудно описать все мои чувства…
[1382]
Но в первую очередь Лева был ученым и летописцем. Чтобы убедиться, что Миша и Олег говорят правду, он попросил их по отдельности нарисовать ему карту подземелья. После этого он принял командование.
– Знаешь что, Мишка! – сказал я. – Я думаю это подземельное путешествие несколько преобразить. До этого ты с Олегом ходил ради любопытства, а теперь я предлагаю захватить с собою карандаш и тетрадку, чтобы кое-что там зарисовать, записывать наш путь, а также и все наши разговоры, ну и наносить точный план ходов. Это все нам впоследствии может пригодиться с научной точки зрения.
– Это хорошо, – согласился Михикус. – Так как ты ведешь дневник, то ты все записи-то наши и запишешь туда. А затем, ведь ты рисовать умеешь, так что ты и будешь там заведовать этим, ладно?
– Что же, я согласен. А знаешь еще что? – сказал я. – Нужно будет нам обязательно записать наши первые слова при входе в подземелье. Это будет потом нам и интересно, а также это будет и большой оригинальностью. Ты понимаешь меня? Вот что именно мы скажем, как только очутимся под землей? Это нужно будет нам потом все записать, чтобы не забыть. Мы расположимся где-нибудь в каморке в какой-нибудь и запишем все. Ну, наверное, первым делом вы меня спросите – ты или Сало: «Ну, Левка, как здесь?» А я, очевидно, отвечу: «М-м… да так, ничего!»
– Это действительно интересно записать, – сказал Михикус. – Самые наши первые там слова! Это здорово!
– А я и это запишу в дневник, – сказал я.
– Что?
– Да вот это, что мы сейчас говорим. Ведь на этих разговорах и основано наше так называемое путешествие, так что я их все запишу. И вот эти последние слова тоже запишу! И это – тоже запишу! И это… И это!
– Вот так без конца можно, – сказал Мишка. «И это! И это!»
– А я не дурак, – проговорил я. – Я обязательно запишу в дневник эти твои слова, честное слово.
– А это запишешь, что ты мне только что сказал?
– Кашу маслом не испортишь. Слово не вредит, – сказал я. – Запишу!
[1383]
Рисунки Левы Федотова
И записал. В день экспедиции он взял с собой блокнот, карандаш, фонарь и два компаса. Виктория (Тора) Терехова, дочь Романа Терехова, должна была принести батарейки (не зная зачем), но не пришла, и им пришлось пользоваться свечами. Кроме того, они принесли спички, канат, циркуль и, по Левиному настоянию, веревку с гирькой, чтобы измерять глубину колодцев. Пройдя через два сообщающихся подвала, они попали в извилистый подземный ход, но после нескольких поворотов туннель стал слишком узким, и они вынуждены были вернуться. Леву, который, будучи самым худым и решительным, шел первым, пришлось вытягивать с помощью каната. Следующая тетрадь не сохранилась
[1384].
Но сюжет известен.
Никаких алмазов я не видел, так я и сказал Тому Сойеру. А он уверял, что они все-таки там были, целые горы алмазов, и арабы, и слоны, и много всего. Я спрашиваю: «Почему же тогда мы ничего не видели?» А он говорит: «Если бы ты хоть что-нибудь знал, хоть прочел бы книжку, которая называется «Дон Кихот», тогда бы не спрашивал»
[1385].
В память об отце Лева хранил две драгоценности: «американские часы» с выгравированными словами «Фреду от Рэда» (друга отца, бродяги и революционера Рэда Вильямса) и книгу «Приключения Гекльберри Финна», которую отец подарил ему в день его десятилетия, с надписью «Маленькому Львенку от дикого человека, 10.1.33».
Лева и его друзья относились к Тому и Геку так же, как Том и Гек относились к Дон Кихоту, а Том и Гек относились к Дон Кихоту так же, как Дон Кихот относился к рыцарским романам. У Марка Твена Санчо становится рассказчиком и главным героем (и на некоторое время Дон Кихотом). В рассказе Кафки «Правда о Санчо Пансе» Дон Кихот – плод воображения Санчо. В пьесе Луначарского «Освобожденный Дон Кихот» главного героя изгоняют из «обетованной земли» за отказ убивать во имя революции. В «Чевенгуре» Платонова Дон Кихот убивает «точно, но поспешно», пока его самого не убивают (когда он нападает на четырех всадников). В Левином дневнике Дон Кихот снова впереди, потому что сказка стала былью. Михикус – плут, Олег Сальковский – Сало. Лева ведет за собой и пишет историю. «Моя свеча вспыхнула как раз вовремя: Сало в это время просунул свою руку с горящей свечой в отверстие двери и сам с кряхтением втиснулся туда. Его грузная туша заняла все пространство в открытой дверце, так что мы видели только нижнюю часть туловища и ноги, бессильно скользящие по полу»
[1386].
