Фриновский и Мироша часами изучали карту, а я… Все страхи забыла сразу, опять стало легко дышать, весело жить. Я с увлечением постигала «правила поведения советских полпредов за границей» – нам дали их для ознакомления. Как надо одеваться на приемы: фрак, манишка, запонки не из поддельного жемчуга, а из перламутра. Иностранные дипломаты – в бриллиантовых, наши, конечно, не могут, дорого это, но поддельный жемчуг – безвкусица, вульгарно, вызовет пренебрежение и смех, а перламутр – строго, скромно…
[1575]
Во время остановки в Иркутске Миронов с Фриновским зашли в местное отделение НКВД. По воспоминаниям Агнессы, Миронов вернулся подавленный. Она спросила его, в чем дело.
И он рассказал. Вошли они с Фриновским в кабинет местного начальника НКВД, а в кабинете допрашивают. Кого, он мне не сказал. Допрашивают, а тот не сознается. И вдруг Фриновский как двинет ему в ухо! И давай его бить! На пол свалил, ногами топчет. Мироша просто опешил. Когда выходили, Фриновский весь красный, дышит тяжело, еле в себя пришел. Увидел, что Мироша потрясен, усмехнулся:
– Ты что, еще не знаешь? Секретный указ есть товарища Сталина, если б… не признается – бить, бить, бить…
Помните, я говорила вам, что иногда задаю себе вопрос: был ли Мироша палачом? Мне хочется, конечно, думать, что не был. Вот то, что я вам рассказала сейчас, то впечатление, которое на него произвело это зверское избиение, – это говорит в его пользу… Значит, он сам до той поры пыток еще не применял, ведь правда, так получается?
[1576]
Возможно, что Миронов не участвовал в пытках заключенных – по крайней мере до той поры. Сам факт избиения подтвердил местный следователь И. Ф. Котин. «В Иркутске Фриновский выслушал доклады по делам начальников отделов, а затем предложил вызвать на допрос арестованного Коршунова и в моем присутствии и в присутствии Миронова С. Н. стал передопрашивать его в части показаний на Зирниса и других работников НКВД. Коршунов их подтвердил, но… далее начал колебаться. Фриновский начал его бить – Коршунов заявил, что он Зирниса и других сотрудников оклеветал». Ян Зирнис был начальником Восточно-Сибирского управления НКВД и близким сподвижником Миронова. Не исключено, что на Миронова произвела впечатление новость о его аресте
[1577].
Та же участь постигла предшественника Миронова на посту полпреда в Монголии, Владимира Таирова (Вагаршака Тер-Григоряна). Агнесса знала, что Миронов обязан своим назначением аресту Таирова.
Однажды во время стоянки поезда мы с Агулей пошли прогуляться вдоль нашего состава. Обе в песцовых накидках, шапочка у меня была изумительная. Никого не видно, пустынно, только один какой-то домик поодаль. И вдруг слышим – душераздирающий крик, страшный, какой-то нечеловеческий крик муки. И все стихло.
– Агуля, ты слышала? Откуда это?
Агуля стала фантазировать: самолет, мол, пролетел, это с самолета кричали.
В поезде я спросила Миронова.
– Наверное, это Таиров, – сказал он. Лицо каменное
[1578].
Двадцать четвертого августа 1937 года Миронов с Фриновским прибыли в Улан-Батор. Им надлежало заручиться официальным приглашением для Красной армии (которая уже пересекла границу) и провести операцию по уничтожению врагов монгольского народа. Приглашение было получено на следующий день. Операция началась 10 сентября арестом 65 высших чиновников. 2 октября Фриновской сформировал тройку во главе с министром внутренних дел Монголии Хорлогийном Чойбалсаном. 18–20 октября в Центральном театре Улан-Батора прошел показательный процесс над четырнадцатью бывшими руководителями. Тринадцать были приговорены к смерти. По словам монгольского историка Баатара, «перед вынесением приговора обвиняемых помыли и накормили». Из пятидесяти членов ЦК, избранных на последнем съезде партии, тридцать шесть были расстреляны. Единственным членом президиума ЦК, не попавшим в мироновский список, был Чойбалсан
[1579].
В соответствии с советской практикой за чисткой высшего руководства последовали две массовых операции: национальная, направленная против бурят, баргутов, казахов и китайцев, и классовая, направленная против «феодалов» и «контрреволюционных буддистских лам». В 1932 году Федор Федотов, отец Левы Федотова, написал книгу для детей о Монголии.
Пунцук, монгол-охотник,
Пунцук, монгол-охотник,
Пунцук, монгол-охотник ружье взял.
Он подпрыгнул,
громко крикнул,
всех ламишек разогнал.
Сергею Миронову предстояло довести до конца то, что начали Пунцук с Федотовым. 18 ноября 1937 года он написал Фриновскому (который уехал в Москву, когда тройка начала функционировать) о «вскрытии контрреволюционной организации внутри МВД»; 13 ноября 1938 года попросил у Ежова разрешения арестовать монгольских троцкистов и «японофильское крыло панмонголистов»; а 22 февраля сообщил о признаниях руководителей «националистического Халхасского центра», участвовавших в создании «японофильского алтайского государства». К 30 марта он распорядился об аресте 10 728 человек (в том числе 7728 лам, 1555 бурят, 408 китайцев, 322 феодалов, 300 министерских чиновников и 180 членов старшего начсостава монгольской армии) и расстреле 6311 человек. На очереди были аресты 6000 лам, 900 бурят, 200 китайцев и 86 министерских чиновников. К апрелю 1939 года тройка Чойбалсана приговорила к расстрелу 20 099 человек
[1580].
Как и в Новосибирске, два высших руководителя общались семьями. Агнесса регулярно ходила на приемы.
Чойбалсан, как глава правительства, имел европейский дом, в котором устраивал приемы. Но во дворе этого дома стояли две юрты, где они жили с женой.
На приеме, помню, подали колбасу. Я очень старалась не портить фигуру и жира не ела. Из колбасы выковыривала жиринки, съедала только мясное. И вдруг вижу, все женщины-монголки стали выковыривать жиринки. Боже мой, думаю, да ведь это потому, что я так делаю!
