Был ли протест Татьяны восстанием Иова против Бога или вариантом теории Эйхе и Голощекина о проникновении вредителей в недра НКВД (что в конечном счете одно и то же, поскольку идею проверить праведника внушил Богу Сатана)? Татьяна пыталась оспорить показания Кадочникова: «О проходящем этапе троцкистов я узнала за две минуты до его отправки. Распоряжения конвоя не слышала. В этапе был мой знакомый Поляков Вениамин Алексеевич, с которым я переговорила ровно две минуты. Больше добавить ничего не могу». Другим свидетелем была ее «сожительница» из Ягодного, которая показала, что Татьяна Мягкова – «неразоружившаяся троцкистка… резко враждебно настроенная против существующего строя»
[1763].
Третьего ноября тройка Дальневосточного края приговорила ее к расстрелу за то, что, находясь в лагере, она «систематически устанавливала связь с заключенными троцкистами. Держала голодовку в течение шести месяцев. Высказывает контрреволюционные пораженческие идеи». По рассказу Сони Смирновой, записанному дочерью Татьяны: «По ночам часто приходила команда охраны. Старшой зачитывал очередной список осужденных, которым надлежало следовать на выход с «вещами». Людей уводили для отправки в сверхдальние лагеря, как мы тогда считали. В одну из таких ночей вызвали твою маму. Я вскочила, помогла ей собрать вещи. Мы расцеловались. «Скоро и я вдогонку за тобой», – напутствовала я Таню… Но больше я ее никогда не увидела»
[1764].
Приговор был приведен в исполнение 17 ноября 1937 года. Мужа Татьяны, Михаила Полоза, расстреляли на две недели раньше. В конце октября его доставили с Соловков в Медвежьегорск в составе группы из 1111 заключенных, приговоренных к смерти тройкой УНКВД Ленинградской области. Одной из статей обвинения был факт «переписки с женой-троцкисткой». 3 ноября Полоза и 264 других заключенных раздели до нижнего белья и отвезли в лес в девятнадцати километрах от города. Там им приказали вырыть траншеи и лечь лицом вниз. Расстрелы производились с близкого расстояния выстрелом в затылок. Исполнителями были заместитель начальника Административно-хозяйственного управления УНКВД Ленинградской области капитан госбезопасности Михаил Родионович Матвеев и помощник коменданта Георгий Леонгардович Алафер. Согласно позднейшим показаниям Матвеева, некоторых осужденных перед расстрелом избивали
[1765].
Среди 1111 расстрелянных была жена Ивара Смилги Надежда Смилга-Полуян и ее подруга Нина Делибаш, которая жила со Смилгами в Доме правительства. Делибаш расстреляли на день раньше Полоза; Смилгу-Полуян – на день позже
[1766].
* * *
Ивар Смилга и большинство других арестованных квартиросъемщиков из Дома правительства были расстреляны в Москве или под Москвой после оглашения приговора Военной коллегией Верховного суда под председательством Василия Ульриха. Одно такое заседание описал бывший куратор «отечественной и зарубежной интеллигенции» и редактор «Известий» и «Нового мира» Иван Гронский.
На кафедре сидят три человека. Вас вводят.
– Фамилия, имя, отчество?.. Получили обвинительное заключение… Есть заявление?.. Хорошо, суд учтет.
Выводят. Проходит три-пять минут. Снова вводят. Зачитывают приговор. Все!
Мне дали на суде говорить (случай уникальный). Говорил я час двадцать минут. Я высмеивал показания, написанные на меня, издевался над следствием, доказывал полную свою невиновность перед родиной и партией. Причем я не услышал ни слова обвинения в мой адрес. Судьи молчали. Только раз один из судей бросил реплику:
– Но вы же печатали «Записки экономиста» Бухарина?
Председатель суда Ульрих оборвал:
– Он не только не печатал, но на следующий же день выступил против них.
Когда я кончил говорить, меня вывели. «Ну, – думаю, – сейчас все дело лопнет, и я пойду на свободу. Ведь обвинений не было, а председатель суда меня вроде как даже поддержал».
Я снова предстал перед судьями, и тот же Ульрих зачитал приговор: пятнадцать лет заключения и пять лет поражения в правах.
Хоть я и был тогда очень слаб, но пришел в ярость:
– Скажите мне, пожалуйста, где я нахожусь?! Что это, суд или театр комедии?!
В это время солдаты скрутили мне руки и потащили вниз по лестнице на первый этаж.
– Смертник? – спросили внизу.
– Нет. Пятнадцать.
– Налево
[1767].
Большинство квартиросъемщиков Дома правительства повернули направо. Примерно 29 тысяч человек, приговоренных к смерти в Москве в 1937–1938 году, были расстреляны на одном из двух «спецобъектов», замаскированных под военные полигоны: Бутово, принадлежавшее Управлению НКВД СССР по Москве и Московской области, и Коммунарка (бывшая дача Ягоды), использовавшаяся центральным аппаратом НКВД для расстрела высших чиновников, приговоренных Военной коллегией Верховного суда. Процедура исполнения приговоров в Бутове реконструирована на основании архивных документов и интервью с бывшими членами расстрельных команд
[1768].
Людей, приговоренных к расстрелу, привозили в Бутово, не сообщая, зачем и куда их везут…
Автозаки, в которые вмещалось 20–30, иногда до 50 человек, подъезжали к полигону со стороны леса примерно в 1–2 часа ночи. Деревянного забора тогда не было. Зона была огорожена колючей проволокой. Там, где останавливались автозаки, находилась вышка для охраны, устроенная прямо на дереве. Неподалеку виднелись два строения: небольшой каменный дом и длиннейший, метров восьмидесяти в длину деревянный барак. Людей заводили в барак якобы для «санобработки». Непосредственно перед расстрелом объявляли решение, сверяли данные. Делалось это очень тщательно. Наряду с актами на приведение в исполнение приговоров, в документах были обнаружены справки, требующие уточнения места рождения, а нередко и имени-отчества приговоренного…
Приведение приговоров в исполнение в Бутово осуществляла одна из так называемых расстрельных команд, в которую, по рассказам и. о. коменданта, входило три-четыре человека, а в дни особо массовых расстрелов число исполнителей возрастало. Один из местных жителей, служивший шофером на автобазе НКВД (а шоферы автобазы НКВД были тогда люди осведомленные), говорил, что весь спецотряд состоял из двенадцати человек. В этот спецотряд входили команды, которые действовали в Бутово, Коммунарке и в Москве, в Варсонофьевском переулке и Лефортовской тюрьме.
