Последняя фотография Володи Иванова
Валя Осинский вступил в ополчение летом 1941 года, вскоре после того, как прочитал доклад о Еврипиде. В письме Светлане он писал, что обязательно вернется живым и здоровым. «Учеба, верно, и твоя, и моя, и Рема, на время кончается. Помни только, что после войны ты будешь учиться обязательно, и школу кончишь, и вуз, и станешь настоящим, хорошим, стоящим человеком. Трудно будет сейчас – год-два, может быть, немного после войны. А после, когда разобьют Гитлера и отстроятся, замечательная будет жизнь, как Чапаев говорил, умирать не надо». Светлана получила письмо в Шуе. «Помню: в детдоме, в большой классной комнате я стою, прижимаясь спиной к чуть теплой круглой, высокой черной железной печке. За столами маленькие ребята, я с ними вместо воспитателя. При тусклом свете голой лампочки под потолком читаю написанное ужасным мелким почерком письмо, сложенное треугольником». Валя пропал без вести вскоре после этого. Светлана осталась в детдоме еще на год, до осени 1942-го. Ее «приданым» было красное фланелевое платье, которое она сшила с помощью Натальи Трофимовны. «Она смотрит на меня с грустью и теплотой, хочет как будто бы что-то сказать. Но не говорит ничего. Прощаясь, целует и легонько отталкивает – иди. Я уезжаю»
[1866].
Анатолий Грановский, который был на год младше Нины, вернулся с боевого задания в тылу врага и был вновь направлен на секретную работу под началом Андрея Свердлова. Его младший брат Валентин пошел добровольцем в армию («чтобы смыть пятно с нашего имени», как он сказал Анатолию) и умер от ран 1 декабря 1942 года. Володя Иванов участвовал в войне с Японией в августе 1945 года. 13 марта 1946-го он написал родителям из города Бэйань в Маньчжурии: «Примерно дней 10 назад получил от вас письмо. Ответить я на него сразу не смог, так как находился в поездке (выполняли особое правительственное задание) по Маньчжурии и ее городам и селам. Проездили мы около 2000 км, сделав большое и очень важное дело. Что это за «дело» я вам в письме сказать не могу, сами знаете почему». Вскоре после этого он был случайно убит советским пограничником при переходе монгольско-советской границы
[1867].
Лева Федотов провел еще около месяца в Доме правительства. «Удивительные дела стали твориться на заводах и фабриках, – писал он 26 июня. – Люди начали перевыполнять задания на несколько сот процентов и добиваться таких героических успехов, о которых раньше и нельзя было мечтать. Я читал про это в газете и только удивлялся, до какой силы и роста взлетел дух советского народа». Он думал о войне как о последнем бое между силами света и тьмы (с Гогом и Магогом в качестве эпилога)
[1868].
Следовательно, в эту войну возможно ожидать любых отклонений от военных законов, так как эта схватка будет самой чудовищной, какой еще не знало человечество, ибо это встреча антиподов. Может быть, после победы над фашизмом, в которой я не сомневаюсь, нам случится еще встретиться с последними врагами – капитализмом Америки и Англии, после чего восторжествует абсолютный коммунизм на всей Земле…
Но уж когда будет разбит последний реакционный притон на Земле, тогда воображаю, как заживет человечество! Хотелось бы мне, черт возьми, дожить до этих времен. «Коммунизм» – великолепное слово! Как оно замечательно звучит рядом с именем Ленина. И когда поставишь рядом с образом Ильича палача Гитлера… Боже! Разве возможно сравнение? Это же безграничные противоположности: светлый ум Ленина и какая-то жалкая, злобная мразь, напоминающая… да разве может Гитлер что-нибудь напоминать? Самая презренная тварь на Земле способна казаться ангелом, находясь рядом с этим отпрыском человеческого общества.
Как бы я желал, чтобы Ленин сейчас воскрес! Эх! Если бы он жил! Как бы я хотел, чтобы эти звери-фашисты в войне с нами почувствовали на своих шкурах светлый гений нашего Ильича. Уж тогда бы они сполна почувствовали, на что способен русский народ!
[1869]
Лева Федотов не читал Откровение Иоанна Богослова, но он посвятил свою жизнь исследованию Памиров, впитал словарь и эсхатологию большевизма и дивился тому, «до какой силы и роста взлетел дух советского народа». Под «советским народом» он подразумевал «русский и другие народы, входящие в семью советских людей». Левин мир (как и мир, о котором он читал в газетах) был небесным Санкт-Петербургом. Его земная ипостась была твореньем Петра; его грядущее царствие было заветом Ленина. Ленин, которого не было в Левином Ленинграде, был воскрешен для последнего боя. Сталин выступал в роли архангела Михаила: вскользь упомянутый в качестве «вождя» в битве с Сатаной, он служил русскому народу и светлому пророку его победы
[1870].
В конце лета или в начале осени театр, где работала мать Левы, был эвакуирован в Зеленодольск в Татарстане. По ее воспоминаниям, «Лева не рисовал, не подходил к роялю, не делал записей в дневнике». Зимой 1942–1943 года он пошел добровольцем в армию. Роза Лазаревна сказала военкому, что Лева плохо видит и плохо слышит, но это не помогло. Четырнадцатого июня 1943 года он отправил ей открытку: «Дорогая мамочка! Прими горячий привет от сына-фронтовика. Жизнь у меня теперь очень интересная. Получаю фронтовой паек, живем на открытом воздухе. За себя я спокоен, и будь ты спокойна за меня… Всем, кто пишет тебе письма, напиши, что я в действующей армии, на передовой, чем очень доволен и горжусь. Самое главное, будь спокойна и береги себя. До скорого свидания с победой. Лева». Он погиб одиннадцать дней спустя, 25 июня 1943 года, «проявив геройство и мужество», и был похоронен у села Озерского Тульской области. Роза Лазаревна получила извещение 20 ноября 1943 года. Сорок пять лет спустя она сказала режиссеру-документалисту: «У меня бывали минуты очень тяжелые. Мне хотелось выброситься через окно. Подошла к окну, а потом подумала: я член партии с семнадцатого года, большевичка, какое право я имею это сделать? Я даже подходила к окну в кухне, открыла окно и стояла. И я отошла…»
[1871]
