32. Возвращение
Около 500 жителей Дома правительства (примерно по одному от каждой квартиры) ушли на фронт. Сто тринадцать (23 %) не вернулись. 16 октября 1941 года, когда немцы находились в 32 километрах от Дома правительства, а большинство правительственных учреждений выехали в Куйбышев, «все бухгалтерские первичные документы, аналитические карточки и оборотные ведомости были уничтожены». В последующие две недели служащие были уволены, квартиры опечатаны, жильцы выселены, а здание «поставлено на консервацию». Согласно отчету за 1942 год, «в виду падения авиабомб в непосредственной близости к дому в четвертом квартале 1941 года, 90 % всех стекол в оконных проемах и лестничных клетках были или вовсе уничтожены, или частично повреждены. В связи с тем, что повреждение стекол произошло зимой 1941-го, почти все отопительные, водопроводные и канализационные системы были выведены из строя. Кроме того имели место значительная порча штукатурки и даже смещение перегородок»
[1872].
В ноябре 1941 года в Дом прибыло воинское подразделение НКВД из 40–50 человек для выполнения «спецработ». Их разместили в подъездах № 12 и 17; служащие Дома, вновь нанятые вахтеры (по 3–4 человека в каждом подъезде) и ремонтные рабочие поселились на первых трех этажах других подъездов. Расследование, проведенное в 1942 году, установило, что бойцы НКВД и семнадцать членов администрации Дома, включая коменданта, его заместителей и нескольких охранников, похитили часть имущества из шестидесяти восьми квартир (в первую очередь часы, лезвия, револьверы, охотничьи ружья, кожаные пальто, швейные машинки и патефонные пластинки). «Большое количество мебели было также вывезено из дома без всякого оформления бухгалтерскими документами». Бесследно исчезло 32 зеркала, 23 тахты, 33 буфета, 483 стула, 151 табуретка, 126 занавесок, 10 радиоприемников, 22 обеденных стола, 43 письменных стола, 17 дубовых диванов, 64 столика (телефонные, ломберные, журнальные), 79 платяных шкафов, 65 книжных шкафов, 29 шелковых абажуров, 28 ковровых дорожек, 67 вешалок (в том числе 42 дубовых), 84 драпри (в том числе 41 гобеленовых), 129 кроватей (85 никелированных, 38 железных и 6 дубовых), 43 кресла (в том числе 20 детских), 381 перинок (305 волосяных, 37 ватных, 39 мочальных), 3 пианино, 3 рояля, 17 чайников, 10 часов-ходиков, 103 эмалированных плевательницы, барабан, бильярдный стол, статуэтка «Беспризорник», скульптура «Мать с ребенком» и шкура белого медведя
[1873].
Пятый Дом Советов
Кутузовский проспект. Дом № 26 – первое здание слева
В начале 1942 года жильцы начали возвращаться из эвакуации. К осени 1942-го ремонт квартир был в основном закончен. К 1945 году помещение театра было приспособлено под клуб Управления делами СНК СССР. В 1946 году в Доме было прописано 970 ответственных квартиросъемщиков (на 270 больше, чем до войны) и 3500 жильцов (почти на тысячу больше, чем до войны). Значительно увеличилось число коммунальных квартир. Жильцы, «потерявшие право на проживание», подлежали выселению; квартиры, освободившиеся от незаконных жильцов, подлежали «уплотнению». Люди и вещи постоянно перемещались: в течение 1942 года 50 % зарегистрированной в Доме мебели поменяло прописку. Вдову Михаила Кольцова выселили; мать Левы Федотова съехалась с двумя другими старыми большевичками; дочь Сталина въехала в Дом и позднее переехала из трехкомнатной квартиры в пятикомнатную. Дачи, гаражи и машины распределялись и перераспределялись. Дом правительства вернулся к жизни, но жизнь стала более шумной, скученной и беспорядочной. Многие высшие чиновники (в том числе Хрущев, Молотов, Маленков, Щербаков и маршалы Конев, Жуков и Рокоссовский) предпочитали французское барокко Пятого Дома Советов на улице Грановского (в прошлом доходного дома графа Шереметьева) и – после строительного бума конца 40-х – начала 50-х – сталинский ампир Ленинского и Кутузовского проспектов (особенно дом № 26 на Кутузовском проспекте, где жили Брежнев, Суслов, Андропов и Щелоков). Тогда же были построены двадцать четыре кооператива для врачей, певцов, актеров, танцоров, художников, писателей, музыкантов, ученых и чиновников МИДа. Советская элита возрождалась, размножалась и растекалась по Москве и за ее пределами
[1874].
* * *
Жены первых жителей Дома правительства начали возвращаться из лагерей. «Маму я не видела пять лет, – пишет Инна Гайстер (недавно поступившая на физический факультет МГУ). – Она произвела на меня ужасное впечатление. Мне было очень тяжело на нее смотреть. Она сильно сдала физически, взгляд потухший, остановившийся»
[1875].
Майя Петерсон не видела мать семь лет. «Помнила я маму полной, нарядной, всегда улыбающейся. Теперь передо мной была маленькая, очень худенькая, морщинистая женщина с длинными темными косами». Прожив два года в детдоме, Майя переехала к старшему брату Игорю. В июле 1941-го Игорь вступил в ополчение («он очень хотел смыть с себя это позорное пятно – сына врага народа»), стал кандидатом в члены партии и погиб 16 декабря 1941 года, через три дня после Нины Костериной. Майя дошла с колонной беженцев до Коврова, провела голодный год на Урале, вернулась в Москву весной 1943-го, окончила школу с золотой медалью («школьные занятия и друзья – это была вся моя жизнь, никогда я так не смеялась, как в эти годы»), поступила на классическое отделение МГУ и начала писать стихи. У нее было две сестры
[1876].
Когда мама была арестована и на время исчезла из нашей жизни, Ире было 17 лет, мне 11, Марине 2 года. Мы росли, взрослели, формировались дальше без нее. Когда мы снова встретились через 7 лет, у всех за плечами был свой жизненный суровый опыт и привычка к самостоятельности. Взаимопонимания достигнуть порой не удавалось… До конца приспособиться друг к другу мы так и не смогли.
