О серии Гварди в России знают только специалисты, и мало кто вспоминает о «Дамском концерте» в Ла Пьета́, под сенью размахнувшейся на весь потолок тьеполовской «Коронации Марии», также называемой «Триумф Веры», заполненной шуршащими крылами ангелов столь густо, что в этом есть даже что-то хичкоковское. Церковь известна главным образом как место проведения концертов различных скрипичных ансамблей виртуозов, и из неё вечно несутся звуки «Четырёх сезонов», в которых тоже есть что-то птичье, хичкоковское. Иль Пио Оспедале делла Пьета́ более всего прославился тем, что с 1713 года по 1719 год в нём преподавал Вивальди, и шесть лет его работы в школе для девочек вроде как считаются самыми безоблачными и плодотворными годами его жизни. С Вивальди всё вокруг Ла Пьета́ и связано, и однажды, проходя по Рива дельи Скьявони, я был задержан – очень любезно – сначала одним молодым японцем, потом ещё одним, и ещё, и ещё. Все они с ослепительными улыбками вручали мне какие-то бумажки, и, дойдя до ступеней Ла Пьета́, буквально облепленных японцами, я наконец сообразил, что бумажки были приглашениями на концерт в церкви. Японцы выглядели не менее живописно, чем фигуры в восточных кабинетах Ка’Реццонико, и, соблазнённый этим, а также тем, что концерт был gratis, я решил, что очень даже неплохо под музыку очередной раз внять шуршанию тьеполовского птичника, а заодно и насладиться видом тут же висящей «Встречи Марии и Елизаветы» Пьяцетты, одного из моих любимых художников. Когда я вошёл, была пауза, я уселся на свободный стул, не очень зная, что меня ждёт, отвлёкся на разглядывание потолка, и вдруг, из алтарной части, где была сцена, грянула «Осень», забацанная breaking bad, «во все тяжкие», на трёх, кажется, десятках гитар, – тут уж ангелы Тьеполо совсем переполошились, взмыв в голубое нарисованное небо с шумом стаи голубей, испуганной выстрелом двенадцатичасовой пушки Петропавловской крепости. Оказалось, что это был концерт – я ведь не вник в суть бумажки – ансамбля японских гитаристов.
Остальные здания на Рива дельи Скьявони ещё скучнее, чем Ла Пьета́. Отель Даниели, Hotel Danieli, один из самых дорогих и знаменитых отелей Венеции, экс-Ка’Дандоло, Ca’Dandolo, наверное, когда-то был красивейшим дворцом, но он перестроен, перекрашен и выглядит сейчас как какая-нибудь колониальная вилла 1900-х годов. В Hotel Danieli жили Гёте, один как перст, Жорж Санд с Альфредом де Мюссе, Байрон с Диккенсом, Вагнер с Чайковским, Пегги Гуггенхайм с Леонардом Бернстайном, а также Харрисон Форд со Стивеном Спилбергом, и только по одному этому перечню можно понять, сколь Рива дельи Скьявони перенаселена и какая на ней стоит толкучка. От толпы я и хочу всегда поскорее сбежать, нырнув в Cоттопортего Сан Дзаккариа, Sottoportego San Zaccharia.
Однако сейчас, когда я в моём феврале вышел на набережную, Рива дельи Скьявони поразила меня непривычным покоем. Было благословенное время поста, закончившего карнавал, и ещё утро. Город казался поздно проснувшимся и ленивым, ко всему спокойно безразличным. Серое небо с лёгкими разводами голубизны, грустно, как будто нехотя, разворачивалось над лагуной, и на набережной было разлито ощущение покинутости. Народу почти не было, хотя это «почти» было чисто венецианским, но всё же это были прохожие, а не обычная для Венеции толпа, и, благодаря тому что путь через Джудекку погрузил меня в состояние рассеянной задумчивости, я без труда мог смотреть на редкие киоски с обычным туристическим барахлом и на туристов как на легкие декоративные мазки в пейзаже, как на стаффаж на венецианской ведуте XIX века. Даже Понте деи Соспири в сравнении с обычным часом пик был пуст, на нём стояла лишь группа школьников, одна-одинёшенька. Рива дельи Скьявони была заселена не более чем картина Каналетто, во всём чувствовалась разреженность, та самая разреженность, что испытываешь после того, как, свершив нечто, требовавшее огромных затрат и души, и тела, ты наконец-то выскочил из круга обязанностей и необходимостей, заставлявших бежать как белка в колесе, и теперь можешь отойти в сторонку и усесться тихо, «счастливый отдыхом, на счастие похожим».
В Венеции никаких дел у меня не было, а мысль об «Образах Италии XXI» болталась в голове неоформленным эмбрионом, так что моё решение подъехать именно к причалу Сан Дзаккариа и бродить именно по Кастелло ни к чему меня не обязывало. Город теперь был мне достаточно знаком, чтобы позволить себе шатание просто так, не подразумевающее охоту за переживаниями и впечатлениями, – я в данный момент был свободен от обязанности обдумывать что-либо определенное, и бесцельность была моей целью. Первый раз в жизни в Венеции я был спокоен.
Кампо Сан Дзаккариа
Помедлив ещё на Рива дельи Скьявони, я, разглядев её в непривычной февральской опустошённости, подумал о том, что когда-то здесь, как утверждают хроники, стоял укреплённый вал, защищавший город от пиратов. Название Кастелло, «Замок», район получил из-за когда-то стоявшей тут стены: под ней моих предков и продавали, и, само собою, строить ничего особо ценного здесь не хотелось, поэтому главная набережная Венеции так отличается от Канале Гранде, забитого дворцами и церквами. Это ощущается и сейчас: то, что стало променадом, было окраиной, и теперь унылые здания на Рива дельи Скьявони выполняют схожую с укреплённым валом функцию – они продолжают охранять нутро Кастелло, заставленное дворцами чуть ли не столь же густо, как и Канале Гранде, отгораживая их от рыночной суеты на набережной. Пройдя Cоттопортего Сан Дзаккариа, сразу же оказываешься на красивой площади, у ступеней замечательной церкви ди Сан Дзаккариа, chiesa di San Zaccharia.
Считается, что в потёмках Cоттопортего Сан Дзаккариа был зарезан один из первых дожей Венеции, Пьетро Традонико, что произошло 13 сентября 864 года. Официальные документы дож подписать не мог, ставил отпечаток пальца – то есть был неграмотен, зато боевит. Он много воевал со славянами, а также с арабами и хотел сделать из Венеции что-то вроде герцогства, поэтому тут же в соправители взял своего сына, дабы узаконить наследственность. Сын умер раньше, что свело на нет усилия дожа приватизировать власть, а затем и отца прирезали; считается, что преступление было раскрыто сразу же. В том же 864 году сменивший Традонико Орсо I Партечипацио поспешил арестовать убийц и отрубить им головы, но казнённые были лишь исполнителями – кстати, существует подозрение, что обезглавленные к убийству и вовсе не имели отношения, – кто же оплатил настоящих, так и осталось неясным. Скорее всего Традонико был заказан высокопоставленными ревнителями республиканского образа правления. В безопасных потёмках прохода на набережную воспоминания об историческом убийстве щекочут нервы, как темнота кинотеатра перед началом детектива, хотя вряд ли именно здесь Традонико распрощался с жизнью: в 864 году никакого соттопортего не было и не могло быть, потому что здания, образующие Cоттопортего Сан Дзаккариа, появились гораздо позже. Известно, что Традонико зарезали, когда он выходил из церкви ди Сан Дзаккариа после вечерней службы, и детектив, выскочивший из самой глубины истории Венеции, вяжется, как назойливая муха, сопровождая своим жужжанием до подножия ступеней древней церкви, одной из важнейших в Венеции.
