В 1847 г. кокандские эмиры, недовольные засильем при дворе хана Худояра предводителей племени кипчак, предприняли попытку возвести на трон Падшах-ходжу-тура, потомка Лутфаллаха Чусти — еще одного почитаемого в ханстве святителя. Однако кипчакские сановники раскрыли заговор, перебили часть заговорщиков, а остальным пришлось бежать. Падшах-ходжа также, помимо принадлежности к роду ходжей, был внуком Нарбута-бия по материнской линии, что повышало его шансы на признание в качестве хана, если бы заговор в его пользу увенчался успехом
[675].
В 1855 г. был раскрыт заговор еще одного внука Нарбута-бия, Рустам-хана-тура (двоюродного брата по отцу вышеупомянутого Чини-тура), против хана Худояра. Как и в случаях с его предшественниками, часть его сторонников была казнена (хан приказал казнить и самого Рустам-хана), часть — изгнана из города
[676]. Однако урок не пошел впрок претенденту, и в 1862 г., когда против Худояра выступило сразу несколько претендентов, он вновь предпринял попытку занять трон и в окрестностях Андижана был провозглашен ханом
[677].
Таким образом, в отличие от кашгарских ходжей, ходжи в Средней Азии делали ставку не только на свое происхождение от почитаемых мусульманских святителей, но и на родство с прежней династией (даже если она официально не являлась чингизидской, как. например, династия Минг в Коканде). При этом довольно широко ходжи-узурпаторы пользовались в качестве дополнительного основания обвинением легитимного хана, выступая поборниками справедливости и даже время от времени — защитниками интересов народа, который готов был поддержать таких претендентов на трон
[678].
Появление ханов в Киргизии в XIX–XX вв.:
узурпация или национально-освободительная борьба?
Уникальность возведения влиятельного киргизского манапа племени сары-багыш Ориона Ниязбек уулу (Урмана Ниязбеко-ва) в ханы киргизов в 1842 г. состоит в том, что прежде институт ханской власти среди киргизов не существовал: они находились в подчинении у чагатайских ханов, затем — у джунгарских или казахских монархов, а в XIX в. — у кокандских ханов. Все эти правители, как правило, назначали наместников из числа самих киргизов, которым жаловали титулы в соответствии с собственной иерархией. Так, сам Орион в свое время был пожалован высоким кокандским званием парвоначи
[679]. Чингизидов среди киргизов (в отличие от казахов или узбеков) никогда не было, и они выделяли в качестве «белой кости» потомков неких родоначальников киргизского народа
[680].
Тем не менее в 1842 г. (а по некоторым сведениям — даже в 1831 г.) Орион был торжественно возведен в ханы, и его власть была признана рядом киргизских родов. Сама церемония интронизации (поднятие на белом войлоке) и последующие действия новоизбранного хана свидетельствовали о заимствовании традиций из опыта чингизидских государств. Хан издавал указы (в русской традиции — «декреты», по-видимому, имелись в виду ханские ярлыки), создал ханский совет, исполнявший также и судебные полномочия
[681]. Таким образом, киргизский хан, по крайней мере формально, видел себя в какой-то степени преемником ханской власти Чингизидов, на которую, в силу своего происхождения, а также отсутствия традиций этого института в Киргизии, прав не имел.
Международного признания в качестве хана Орион так и не получил. Например, русские власти в 1850-е гг. писали ему как «почтеннейшему манапу»
[682]. Кроме того, и сам Орион вел переговоры с российскими властями о вступлении киргизов в подданство Российской империи, т. е., по-видимому, не рассматривал себя как суверенного правителя.
Любопытно отметить, что сам Орион, кажется, даже после своего возведения в ханы не вступал в прямую конфронтацию с Кокандом. Так, ок. 1847 г. он по поручению кокандского сановника Лашкара-кушбеги вместе с другим предводителем племени сары-багыш Убайдаллахом разгромил маньчжурский отряд, вторгшийся в киргизские земли. Впрочем, поскольку этот факт известен Из кокандских придворных хроник
[683], трудно сказать, действовал Ли Орион и в самом деле по распоряжению кокандских властей Иди же отражал нападение, совершенное на его собственные владения, что оказалось небезвыгодным и для кокандцев.
Таким образом, можно сделать вывод, что Орион сам, вероятно, сознавал неполную легитимность своего избрания в ханы и, соответственно, не настаивал на титуловании себя ханом в международных отношениях, чтобы не вызывать обвинений в узурпации
[684]. Тем не менее его вступление на ханский трон послужило прецедентом и для других: вождь киргизского племени бугу Бором-бай также объявил себя ханом, хотя признавался в качестве такового лишь среди своих собственных соплеменников
[685]. Он даже видел в Орионе своего соперника: именно племя бугу с согласия (если не по прямому распоряжению) Боромбая в 1855 г. напало на Ормона, и 80-летний хан погиб в битве
[686].
Трудно сказать, какими именно причинами было обусловлено столь нетипичное для киргизов решение провозгласить собственного хана. Анализ социально-экономических и политических условий в Киргизии к моменту вступления Ормона на трон дает основание предположить, что это был именно акт национально-освободительной борьбы. Исследователи отмечали сложность экономической ситуации в Киргизии: среднеазиатские ханства начали интенсивно «втягивать» киргизов в орбиту своего экономического влияния, причем использовали для этого как хозяйственные методы (внедрение торговых отношений среди самих киргизов), так и религиозную пропаганду. Кроме того, именно в этот период в Казахстане наиболее активно действовал Кенесары Касымов, который стремился подчинить своей власти и киргизов (помня, что некогда они подчинялись его предкам-ханам). Неудивительно, что путем избрания собственного хана и признания его власти многими разрозненными киргизскими племенами «последний раз в истории киргизского народа была сделана попытка создания политического объединения»
[687]. Именно Ормон возглавил объединенные силы киргизов и кокандцев в сражении, в котором Кенесары был разгромлен и взят в плен, а затем казнен
[688].
