– Ну, теперь нам никто не запретит. Спрашивай все, что хочешь.
И София первым делом нацарапала на листке: «Где мой телефон? Планшет? Почему ты их не привезла?»
– Ох, дорогая моя, – огорченно покачала головой Алина. – Ты же не знаешь… Все гаджеты забрала полиция. Ведь было расследование, им нужно было убедиться, что все случившееся – не теракт, не попытка убийства… Думаю, позже они тебе всё вернут. А что, тебе не терпится снова взять в руки бразды правления компанией? – Она рассмеялась и, взглянув на Софию искоса, заметила: – Как ты все-таки похожа на отца. Не торопись, дай себе время восстановиться. У тебя так отлично все налажено, работает, как часы. Неужели ты думаешь, что все развалится, если ты несколько недель посвятишь своему здоровью?
Определенный смысл в словах Алины был. София смутно припоминала, что ситуация в компании перед ее травмой была не самая стабильная. Но мелькавшие в памяти отрывочные эпизоды пока не давали ей полностью восстановить картину. И потому, взвесив все «за» и «против», София рассудила, что, появись она сейчас в офисе, растерянная, немая, медленно соображающая, это может только излишне взбудоражить сотрудников. Возникнет нервозность, пойдут толки о том, что мадам Савинова не такая уж и железная, а такие настроения никогда не идут на пользу бизнесу. Пожалуй, разумнее в самом деле будет выждать еще неделю, за это время встретиться с врачом, начать терапию, выяснить хотя бы приблизительные сроки восстановления, а потом уже принимать решения относительно возвращения в дело. Сейчас же нужно сосредоточиться на главном. Все остальное только отвлекает ее, забирает драгоценные силы. Так говорила себе София, рассеянно глядя в клубившиеся за иллюминатором ватные белые облака. Именно таким сейчас – ватным, непрочным, неопределенным – представлялся ей весь окружающий мир – и даже собственное сознание.
– Ну-ну, расслабься, – щебетала меж тем Алина. – Вот смотри, я взяла для тебя сока у бортпроводников, тебе ведь нужны витамины, чтобы восстановить здоровье. Выпей!
Она сунула Софии в руки стаканчик. Та сделала несколько глотков, поморщилась – сок показался горьковатым, – но все же допила. А через несколько минут почувствовала, как ее неудержимо клонит в сон. Это, наверное, было и хорошо. Быстрее пройдет полет…
* * *
За окном моросил нудный серый дождь. По стеклу наискосок проходила трещина, и стекающие капли цеплялись за нее и звонко били в жестяной подоконник. В помещении, куда завела ее Алина, горел тусклый свет и пахло почему-то столовским гороховым супом. София не ощущала этого запаха несколько десятков лет, с советского детского сада. Отец начал хорошо зарабатывать уже в начале девяностых, и для Софии тут же распахнули свои объятия частные школы, элитные творческие студии, где никакими столовскими изысками, конечно, не пахло. Сейчас этот полузабытый запах навевал ощущение смутной тоски и бесправия, которое Софии совершенно не нравилось.
Ей вообще давно уже перестало нравиться происходящее. Москва встретила их с Алиной знакомым с детства запахом цветущей сирени, первой сочной зелени, живительного дождя. Но София не успела вдоволь насладиться этими ароматами, почти сразу же села в заказанное Алиной такси, а вскоре уже стояла у ворот больницы.
Клиника, в которой, по словам мачехи, практиковало медицинское светило, помещалась в унылых длинных корпусах, обнесенных грязно-синим забором. А кабинет, в котором должна была пройти судьбоносная встреча с доктором, провонял гороховым супом. София, нахмурившись, обернулась к Алине, желая потребовать объяснений. И тут же снова «споткнулась» о проклятую немоту и неуверенность в собственной адекватности. Что, если все происходящее было абсолютно нормальным? Ведь Алина держалась уверенно, как будто бы именно так все и должно было выглядеть…
В кабинет тем временем вошли трое: грузная тетка средних лет в очках, дужка которых глубоко впилась в мясистую переносицу, высокий сутуловатый мужчина в белом халате и еще один, пожилой, с седой бородкой.
– Добрый день, София Олеговна, – начал пожилой после того, как вся троица расположилась за длинным желтым столом. – Как вы себя чувствуете? Что беспокоит?
София тревожно оглянулась на Алину. Кто из этих троих был тем самым знаменитым врачом, который заинтересовался ее случаем? Почему они вообще задавали ей вопросы, если знали, что она не способна говорить? Почему не предоставили никакой возможности ответить – не дали бумагу, или доску и маркер, чтобы она могла бы записать свои ответы?
– Вы помните день, когда попали в аварию? – не дождавшись ее реакции, вступила женщина в очках. – Что предшествовало этому событию? Может быть, что-то вас расстроило?
Третий, сутулый, пока не говорил ничего, лишь строчил что-то в толстой тетради большого формата.
София всей кожей, каким-то звериным чутьем ощущала, что здесь что-то не так. Что вся эта, рассказанная ей Алиной гладенькая история про врача, который тут же ее излечит, оказалась чистой воды враньем. Что над ней нависла какая-то опасность, сути которой она пока не могла осознать. Пускай собственный мозг еще плохо слушался ее, мысли путались, но своей волчьей интуиции, всегда вытягивавшей ее по жизни, она не утратила. И сейчас эта интуиция заходилась тревожным воем, требуя от нее бежать, бежать немедленно, пока не стало поздно.
– Она вам не ответит, – меж тем вступила в разговор Алина.
И София, взглянув на нее, поразилась тому, как изменилось вдруг ее всегда такое мечтательное, нежное лицо. Скучающая принцесса внезапно преобразилась в собранную, сильную, не желающую терять время на проволочки хищницу. В других обстоятельствах София даже восхитилась бы этакому преображению мачехи.
– Она с самой аварии не говорит ни слова. Турецким врачам ничего не удалось с этим сделать. Посмотрите, вот заключение ваших стамбульских коллег, переведенное на русский и заверенное у нотариуса. – Алина вытащила из сумки пухлую папку с бумагами и опустила ее на стол перед сутулым.
Тот тут же закопался в листках, низко наклонившись над столом и едва не водя по строчкам длинным носом.
– А это результаты расследования, произведенные полицией Стамбула, – продолжала Алина, опуская на стол новую кипу бумаг. – Тут есть и распечатка сообщений, отправленных с ее телефона, и скан страниц из дневника…
София расширенными глазами смотрела на не обращавшую на нее никакого внимания, говорящую о ней так, будто ее тут нет, женщину. На словах о страницах из дневника, она, не выдержав, вскочила на ноги. Это означало, что полиция вместе с самой Алиной, очевидно, побывали в ее квартире, рылись в ее вещах. Это возмущало уже само по себе, но большего внимания заслуживал вопрос: чего ради все это было сделано?
– Также вот документы, подтверждающие, что мать Софии, Елена Савинова, двадцать лет назад покончила с собой после продолжительной клинической депрессии.
В голове у Софии внезапно снова зазвучал тот ангельский голос, который, как ей казалось, она слышала в бреду: «Тогда запишите еще, что в свое время с собой покончила ее мать. А у нее самой определенно были какие-то проблемы с психикой, возможно, наследственные. Она вела такой образ жизни, что непонятно, как это она до сих пор осталась жива». Как же она могла не узнать его? Как до этой самой минуты не догадалась, что происходит? Значит, Алина… Именно Алина убедила стамубльскую полицию в том, что София пыталась покончить с собой? А теперь привезла ее на родину, чтобы… Чтобы что?..
