Однако ни место происхождения, ни пейзаж, в котором свершается действо, ни символьное использование ландшафта не могут дать четкие разъяснения — ландшафт остается лишь одним из факторов, на основании которых можно предпринять классификацию. Если использовать одновременно и организационный принцип, и издательско-журнальный, и ландшафтный, то возникнет форменный хаос, ожидаемое упорядочивание так и не произойдет. Как результат, необходимо сделать несколько просек. Разделение согласно общей политической структуры того времени не может быть исчерпывающим. На это уже указывалось в процитированном выше письме Ганса Шварца: «То, что происходило в период между 1918 и 1932 годами не поддается не только литературному учету. Постороннему человеку будет очень сложно распутать этот клубок взаимоотношений». Лучше всего придерживаться мысли, которая была заложена в основу описания дома на Моц-штрассе: ядром всего являются люди.
По данной причине консервативно-революционное движение описываемого нами периода это в первую очередь переплетение людей. Само же движение по сути своей состояло из нескольких сотен человек, которые в большинстве своём были хорошо знакомы друг с другом, которые были связаны между собой разнообразными чувствами и общими устремлениями.
Конечно же, группы приверженцев состояли не только из величин, что относится к фёлькише, бюнди-ше и движению Ландфольк. Однако если не принимать во внимание «реликтовые партии», то это не имеет никакого значения. «Консервативную революцию» творили отдельные личности, которые вовсе не входили в состав тех партий, так как они не находят в них востребованной нормы, именно по этой причине они отстранялись от крупных политических партий.
Можно ли подвести под все личности один общей социальный знаменатель? Можно ли в данном случае градировать консервативно-революционное движение с социологических позиций? Подобному искушению поддаются в первую очередь марксисты, очень часто занимаясь оценкой мировоззрения, стоя именно на таком «фундаменте».
При этом национальный взгляд на вещи трактуется всего лишь как романтическое бегство от реальности, предпринятое затертыми между пролетариатом и крупной буржуазией представителями среднего класса и мелкого бизнеса. В то же самое время младоконсервативные воззрения марксисты представляют как защитную реакцию как раз той самой крупной буржуазии против набирающего силу четвертого сословия. Национал-революционерам отдали на откуп честное намерение свергнуть буржуазно-гражданское господство. Поскольку речь шла большей частью о привыкших подчиняться приказам фронтовых офицерах, которые оказались не в состоянии включиться в пролетарское движение, то их революционный импульс, вызванный романтическими порывами, был непроизвольным, а потому непреднамеренно якобы оказал помощь капитализму, который воспользовался национал-революционерами в качестве неистовых «наемников».
Несмотря на то, что принято разделять социологию автора и социологию читателя, в действительности же можно установить, что представили движения фёлькише, как правило, были представителями среднего класса, например, учителями, в то же самое время представители младоконсерватизма имели более ощутимые связи с миром бизнеса. На национальнореволюционное движение действительно наложил отпечаток типаж фронтового офицера, который никак не мог вернуться из мира своих военных переживаний в гражданскую жизнь. Если же говорить о причинах, по которым те ли иные слои следуют за определенными идеями, то в этой связи надо вспомнить о «Просвещении» нашего времени, а именно психологии.
В обоих случаях неизвестную X меняют на неизвестную Y, и в обоих случаях уравнение с мировоззренческим ядром не решается. Если же обращаться к общественным слоям (социология) или отдельными индивидуумам (психология), то этот «фундамент» приписывает когда-то произошедшему то, что трактуется только через аксиомы, которые же выдвигают сами «просветители». Тем не менее, в задачи нашей работы не входит рассмотрение процесса причинности, равно как толкование его. Как уже было обозначено, нас более интересуют такие категории как «соответствие», «синхронность» и «взаимодействие». Поэтому подобные социологические и психологические отступления представляются праздной игрой разума, в ходе которой говорится, что есть «изначальное», но при этом отсутствует обязательное миропонимание.
Но при этом социологическая постановка вопроса всё-таки может быть плодотворной, если она намеревается объяснить не всё на свете, а привлекается лишь для решения отдельных, ограниченных задач. Например, в упоминавшемся выше сплетении личностей в лагере «Консервативной революции» можно отчетливо выделить три типа людей. Два из этих типов описать очень легко. Один из них — это политический активист, как он был описан в разделе 2.5 этой работы. Другой тип — это писатель, который стремится оказывать воздействие главным образом посредством своего литературного слова. Есть еще третий тип, характерный для «Консервативной революции», однако его контуры остаются неотчетливыми и размытыми.
Представление любого из мировоззрений, входящих в «Консервативную революцию», должно подаваться в виде, как оно воспринималось его участниками, то есть как образ переднего плана. Ни активисты, ни литераторы не были всё-таки ядром этого движения.
Оно было сформировано личностями третьего типа. Если выслушать описание этого типа, то можно отметить, что он во многом напоминает странных «революционных управленцев» Джеймса Бернхема.
Этот тип не встречается действующим на политических акциях. Если он что-то и написал, то самое больше это были три-четыре небольшие статьи. У него нет собственных почитателей и идейных приверженцев; ему даже не присущи таланты харизматического вида. И всё-таки он оказывает великое воздействие. Большую часть года он проводит в разъездах: он знает каждый узловой пункт в человеческой сети: он подобно пчеле переносит пыльцу с одного цветка на другой. Если он где-то останавливается, то принимает участие лишь в предварительных переговорах, но сторонится официальных мероприятий по учреждениям организаций. Он — виртуоз, играющий на рояле «прямых связей» и организации духа. Его знают немногие, но он знает многих.
Тот, кто занимается историей «Консервативной революции», рано или поздно наталкивается на следы этого «третьего типа». Но тут многих ожидает разочарование, в попытке понять его. Кем-то он переоценен, кем-то наоборот недооценен. Разве не являются намеки на его вездесущесть в большей степени рукотворным мифом, нежели политической реальностью? В любом случае историю консервативно-революционного движения нельзя целиком писать, опираясь лишь на «третий тип» — в данном случае она утонула бы в догадках и предположениях. Впрочем, если делать ставку на политических активистов, то история не была бы конкретной, так как «Консервативная революция» лишь отчасти вплетена в ткань политической истории. Ибо «Консервативная революция» — это, прежде всего мировоззренческое движение, а потому надо опираться на авторов, в нём пребывавших.
2.10. Возможности классификации в рамках идеологии
Число авторов, которых надо принимать в расчет, очень велико. Даже в рамках библиографии мы не можем упомянуть их всех. Авторы, выдержки из которых приводятся в тексте работы, стали результатом субъективного выбора, а тот был обусловлен «просеками», которые прокладывались через систематически исследуемый материал. Выбор является субъективным, хотя бы еще и потому, что цитировать приходится авторов совершенно разного уровня и разного качества.
