Соотнести с конкретной идеологической группой много проще средних авторов, нежели писателей первой величины. Стержневых авторов — Освальда Шпенглера, Карла Шмитта, а также Ганса Блюхера — с очень большим затруднением можно отнести к какой-то конкретной группе. Их воздействие выходит далеко за рамки узких сообществ. Например, Ганс Блюхер благодаря большинству своих произведений может быть отнесен к «бюндише»-направлению. Тем не менее, в работе «Аристия Иисуса из Назарета» он разрабатывает учение о «первоначальной» и «вторичной» расе, повторяющую старую двухрасовую теорию, которую можно смело отнести к сфере «фёлькише». Далее следует существенный взнос в младоконсервативное наследие в части акцентирования внимания на сути королевской власти. Оно находится в разбросанных по разным томам речах о государстве, в которых отчетливо прослеживаются следы консерватизма «старого образца». Также у него можно найти места о пруссачестве, которые, по сути, подходят очень близко к национально-революционным идейным конструкциям. Аналогичным образом очень сложно классифицировать мятежный ум Карла Шмитта, Он всегда старался быть таковым, что его было проблематично «разлить в какую-то конкретную бутылку» — его можно постигнуть, только интерпретируя в конкретной ситуации.
Даже в части произведений, отобранных автором, выбор весьма субъективный. Мы изучаем только ту часть их произведений, которые находятся в непосредственной связи с «Консервативной революцией». Более поздние, и, казалось бы, более совершенные книги могут быть использованы отнюдь не всегда. Многим кажется удивительным, что мы причисляем к лагерю «Консервативной революцию) такого писателя, как Томаса Манна, хотя позже он оказался в числе самых активных деятелей лагеря «просветителей». Впрочем, ранний Томас Манн в своих «Размышлениях аполитичного» (1918 год) оказал воздействие на идеи «Консервативной революцию) более чем другие авторы. В качестве схожего примера можно привести Эрнста Вихерта. В своем раннем романе «Мертвый волю) он подробно рассматривает все старания по оформлению ново-германского религиозного движения. Уже в годы Третьего Рейха это литературное произведение выходит из печати с изображением свастики на обложке. В этой книге автор по привычке идентифицирует себя с главными персонажами — семейством Тотенвольвоф, которое исповедует странную религию меча. Однако в последующих романах, например, «Лес мертвецов» Вихерт решительно откажется от идей, которых придерживался ранее.
При этом изменение позиций вовсе не обязательно должно вестись в виде перехода с правых позиций на левые. Были известны совершенно противоположные примеры. Случались даже форменные «зигзаги судьбы)). Например, Эрнст Никит характеризовал себя сначала «левым» (1918), затем «правым» (1932), а потом вновь «левым» (1933). Впрочем, исходя из его автобиографии, можно понять, что эти перемены в значительной мере были чистой воды «тактическими уловками», а сам он спустя многие годы занимался исправлением образа. Однако очень сложно выяснить отношение к национал-социализму, который одними трактовался как «правое» движение, другими — как «левое». Отдельные из авторов издавались и после 1933 года, что свидетельствует об их переходе в национал-социалистический лагерь; о прочих авторах это известно из других источников. У третьих авторов отношение к национал-социализму было столь сложным, что его нельзя однозначно оценить ни тогда, ни сейчас. По этой причине мы должны отказаться от изучения авторов на стадии «Третьего рейха» — хотя бы потому, что мы не обладаем достаточным знаниям о внутренней истории этого режима, а потому делать поверхностные выводы было бы непозволительно и вместе с тем несправедливо.
Ограничение на «идеологию», невзирая на её носителя, естественно, ведёт к тому, что в этой книге нередко соединяется разнообразное. Один заплатил за своё сопротивление национал-социализму здоровьем или даже жизнью, другой стал перебежчиком — но они оказались собраны под термином «Консервативная революция». Даже если исключить откровенных пособников, то общая картина настолько пестра, что может быть неправильно истолкована. Далее мы пойдем через странные фантазии на тему доисторического прошлого, которые вынашивали фёлькише, к презентабельному преданию представителей младоконсервативных идей, а оттуда к национал-революционерам, которые радикально отвергают ландшафты крупных городов и надеются через растущее в них стремление к разрушению шагнуть в другой мир.
Но все же эти контуры слитком размыты, дабы по ним можно было определить явления. Чтобы не делать очертания еще более размытыми, необходимо отказаться, по крайней мере, от тех категорий авторов, которые имеют весьма опосредованное отношение к «Консервативной революции». Сначала к ним отнесли так называемых «перво-отцов». Уже давно составлены списки «перво-отцов» разных волн, в особенности после 1933 года и после 1945 года. В данном случае предпосылкой исключения является то обстоятельство, что в полемике относительно них под сборными понятиями «фашизм» и «нацизм» подразумеваются совершенно разные вещи. Некоторые прибегают к мудреным градациям, используя такие термины как «парафашизм» или «криптофашизм». На практике же может быть описано, что угодно: старый консерватизм, национал-социализм, «Консервативная революция», а также течения, находящиеся вне политики — например, теория иррационального или просто пессимистичная поэзия.
Всё то, что противоречит идеям 1789 года, рискует быть причисленным к «перво-отцам фашизма» (или «нацизма»), чем нередко занимаются бойцы передовых отрядов этих «прогрессивных» идей. В это прокрустово ложе загонятся в первую очередь такие авторы, которые вышли за узкие рамки собственной специализации. Вслед за Ницше, Достоевским и Кьеркегором формировались целые ряды подобных персон. Туда попал Карл Барт, так как его акцентирование на конечности человека становилось опасным для идей бесконечного прогресса. К «предвестникам фашизма» был отнесен ранний Хайдеггер, поскольку его «забота» была совершенно чужда помешанному на прогрессе оптимизму XIX века. Туда же попал Людвиг Клагес, так как он открыто бросал духовный вызов односторонней интеллектуальности. Эдагр Дакю был зачислен туда по причине того, что трансформировал теорию Дарвина, которая является одной из основ прогрессистского учения. Лео Форбениус — за то, что предложенная им теория культурных кругов опровергала образ линейно двигающейся вперед истории. Альфред Шулер был причислен к «перво-отцам» за его странную мистику крови, которая выступала против примитивной исчис-ляемости мира, чего её роднило с витализмом Ганса Дриша и глубинной психологией Карла Густава Юнга. Некоторые из ярых поборников прогресса идут еще дальше. К «перво-отцам» могут причислить Гераклита и Мастера Экхарта, Парацельса и Лютера, Фридриха Великого и Николая Цинцендорфа, продлевая эту странную последовательность до Шопенгауэра и Кьеркегора. В данном случае мы отказываемся от свидетельств. Любой памфлетный выпад против национал-социализма сопровождался охапками документов. Само собой разумеется, «Консервативная революция» принимает от этих мыслителей, список которых можно было бы расширять сколько угодно долго, лишь отдельные вещи. Причислять «перво-отцов» к лагерю «Консервативной революции» столь же нелепо, как передавать их «нацистам» или «фашистам». Чтобы не пытаться объять необъятное, мы ограничили эти имена рамками очевидных политических идей, в которых четко прослеживается «немецкая окраска».
