Шар — наверное, это даже более удачное противопоставление «односторонней» прямой, нежели круг. Он означает для приверженцев цикличности, что в каждом мгновении слито всё: и прошлое, и настоящее, и будущее. Под его знаком опустошенный мир вновь должен быть заполнен, а отстраненное бытие вновь рождает наполненные смыслами мгновения. Или как говорил Заратустра (Ницше): «Всё идет, всё возвращается; вечно вращается колесо бытия. Всё умирает, всё вновь расцветает, вечно бежит год бытия. Всё погибает, всё вновь устраивается; вечно строится тот же дом бытия. Всё разлучается, всё снова друг друга приветствует; вечно остается верным себе кольцо бьггия. В каждый миг начинается бытие; вокруг каждого «здесь» катится «там». Центр всюду. Кривая — путь вечности».
3.3. Ницше и междуцарствие
«Я знаю свой жребий. Когда-нибудь с моим именем будет связываться воспоминание о чём-то чудовищном — о кризисе, какого никогда не было на земле, о самой глубокой коллизии совести, о решении, предпринятом против всего, во что до сих пор верили, чего требовали, что считали священным. Я не человек, я динамит». Так Ницше писал о себе в эссе «Се человек, как ставятся самим собой» в разделе «Почему я являюсь судьбой», что было сделано буквально накануне его помрачения. В том же самом месте он заявляет: «Я ужасно боюсь, чтобы меня не объявили когда-нибудь святым; вы угадаете, почему я наперёд выпускаю эту книгу: она должна помешать, чтобы в отношении меня не было допущено насилия».
Сейчас на повестке дня стоят два вопроса. Во-первых, находимся ли мы на пороге упомянутого перелома? Во-вторых, действительно ли Ницше является судьбой, символом этого перелома?
То, что мы находимся в состоянии междуцарствия, когда рухнули старые устои, а новый порядок ещё никак не обозначился — мы сделали исходной точкой нашего исследования. Мы описали случившееся крушение как измельчение всего, даже соперничающих между собой явлений, как обусловленное положение христианства — силы, которая за тысячелетие поставила Запад как преемника античности и как стимул для заново входящих в историю народов. Даже Романо Гвардини как представитель самого древнего западного института, католической церкви, указывает на этот перелом, употребляя словосочетание «Пост-Новое время».
Надо также отметить то место у Гвардини, где он изображает дохристианских спасителей как «предчувствие Христа», которое в итоге можно также приобщить к христианству: «Являются ли они теми, кто показывал безысходность мира? Они являются этими; в то же самое время, они — выражение тоски по подлинному Спасителю. Поэтому они сходны с ним. Иногда сходство настолько большое, что склоняет к мысли о схожем возникновении. Но они — только соблазн сгинуть в мировом цикле. До тех пор пока все мыслящие пребывают в Пред-Рождении, они предвидят подлинное избавление. Внутримирское извлечение жизни из оков смерти указывает на избавленное через разрушение бытия... Тогда как свершается подлинное Богоявление, отчетливо становится, что Христос прибывает как Спаситель. Человеку говорится: то, что ты ожидал с таким нетерпением, теперь явлено, явлено за твою тоску. Так сильно, что твои сухожилия будут высвобождены. Ты так тосковал, но ещё не знал о чем. Однако сила предъявленной тоски теряет силу, если человек после Богоявления, после прибытия подлинного Спасителя вновь прибегает к внутримирским решениям, теперь признание спасителей будет отрицанием Христа. Тогда случается время нового, страшного предчаяния: оно будет связано с временным торжеством антихриста. До тех пор пока это не случится, до тех пор, пока не прибудет вера в явление Христа, мнимые спасители — внутримирские образы надмирского изобилия будут настолько сильны, что, возможно, будут признаны церковью как христианские символы».
Самым принципиальным моментом в данном отрывке является то, что Гвардини сам указывает на признаки перехода нашего времени от линейного мировосприятия к цикличной системе мира. Уже это обстоятельство указывает на то, что его работа была направлена не только против национал-социалистического мифа о вожде. И не случайно в ней Ницше именуется «пророком» этого мифа. Если же вспомнить, что Ницше заклинал Антихриста, то это может быть его двойником.
Мы уже не раз указывали на то, что фигура Ницше высится над всем движением «Консервативной революции» в Германии. Почти повсюду у носителей консервативно-революционных идей мы наталкиваемся на убеждение, что именно Ницше стал поворотным пунктом. Он стал тем, когда было прекращено и начато заново, он указал на ту точку, где старое отмирало, но новое не было рождено. Подобная точка зрения в отношении духовно-исторического значения Ницше выходит далеко за пределы «Консервативной революции». Из многочисленных размышлений и свидетельств можно обратить внимание на одну работу — книгу Карла Лёвита «От Гегеля до Ницше». Она увидела свет в 1941 году и стала самым провидческим философско-историческим описанием междуцарствия.
Как уже следует из заголовка, Лёвит трактует поворот в мышлении как полемику между Гегелем в качестве последнего великого представителя линейного мышления и Ницше. «Гегель и Ницше — это две крайние точки, между которыми пролегло развитие истории немецкого духа в XIX веке». В то же самое время Германия — это поле, на котором со времен Гёте засеваются умственные решения. Маркс и Кьеркегор два единственных серьезных кандидата (за исключением Достоевского), которых Лёвит ставил на ключевые позиции антагонистов Гегеля.
История же интерпретации Ницше — одна из самых показательных глав в духовной истории современности. В заключении самоаналитической работы «Се человек» Ницше пишет: «Поняли ли меня? — Дионис против Распятого...» Упоминание внутримирского спасителя Диониса и надмирского Спасителя Христа весьма показательно в связи с нашими исследованиями. И здесь наступает время интерпретаций Ницше, предпринятых сторонниками циклизма, они полностью созвучны построениям находящегося вне их лагеря Лёвита. Мы читаем у него: «Подлинная мысль Ницше — это система идей, в начале которой находится смерть Бога , в середине — нигилизм , а в конце, после самоопределения нигилизма находится вечное возвращение ».
Циклисты указывают на то, что сам Ницше полагал эти три вещи ядром своего учения, а если принимать во внимание его произведения, то своей собственной сутью. О том, насколько Ницше продвинул вперед общее состояние дел, в частности находящийся в центре его построений вопрос о времени, указывает тот факт, что девять из десяти толкователей его наследия, либо сознательно, либо же неосознанно, но стремились спекулировать на этом. Одни предпринимали попытки представить его как величайшего психолога, другие в качестве великого критика времени или замершего посредине пути возмутителя спокойствия. В религиозной среде к нему прикрепляли ярлык «поэта», но это не слишком точно его определяло; его представляли даже в качестве «пророка», но только для того, чтобы тиражировать изображения его, пораженного болезнью. Согласно своим построениям он мог быть созвучен Бисмарку, а еще больше Гитлеру, но вместе с тем, политическая ненависть растворилась бы в его расплывчатых контурах. Умолчим о некотором количестве уже разоблаченных подлогов и подделок. Теперь Ницше должен трактоваться серьезно, объективно, предельно точно, так как именно с него начинается духовный поворот.
