Не пой, ты, полевая птичка, о душа моя! Не шепчи даже! Смотри — кругом тишина! О золотой круглый зрак — куда летит он? Разве я бегу за ним! Тише! Тише» (тут Заратустра потянулся и почувствовал, что спит). «Вставай, ты, сонливец! говорил он самому себе. Ты, спящий в полдень! Ну, вставайте, вы, старые ноги! Уже пора, давно пора, еще добрый конец пути остался вам. Теперь вы выспались, долго ли спали вы? Половину вечности? Ну, вставай теперь, мое старое сердце! Много ли нужно тебе времени после такого сна — чтобы проснуться?» (Но тут он снова заснул, а душа его противилась, защищалась и опять легла)«Оставь же меня! Тише! Не стал ли мир сейчас совершенен? О золотой круглый шар!» Впрочем, книга под названием «Великий полдень», должная стать главным произведением, так и не была написана, тот звук так и не раздался.
Фонтане повествует о море, из которого восходит приливной луч света, отчего на дальних континентах содрогается воздух. Наше время — это эпоха странного спектакля. С одной стороны находится «линейный» мир, одержимый прогрессом. Он стремится к самоуничтожению через атомную энергию, которая является апогеем прогресса; он тщится покрыть последний клочок земли сетью труб, рельсовых путей и электрических кабелей. На другой стороне находятся люди, которые свидетельствуют о мире полуденного покоя. Отсюда простирается дикий край, который служит образцом в поэтике наследования Ницше. Но дикий край не как разрушенный «линейный мир», а как сон, когда затягиваются раны. Тот дикий край, о котором Стефан Георге говорил в своем позднем стихотворном сборнике «Новое царство»: «Там, где твоя мудрость кончается, она лишь возникает, ты заметишь край, где расплатился за переход». И у него есть призыв бороться.
Там, где в поэзии говорится о «диком крае», возникает образ «Великого полдня». Фридрих Георг Юн-гер показал его как «совершенство техники», что одновременно является и апогеем и концом «линейного мира». В «Греческих мифах» он отслеживает вневременную действительность, отразившуюся в античной мифологии. При этом он развивает дуализм Ницше, который выдвигал светлого Аполлона и темного Диониса, добавляя третье божество — Пана — покровителя диких краев. «Поначалу дикий край является необозначенным, неназванным. Он не подчинен человеку, он ничей, неизмеримый и неописуемый. Он кажется бесполезной территорией, так как здесь не действуют законы человеческого хозяйствования. У него нет истории... Дикий край — это не только неведомая, необозначенная страна, прихожая Деметры, но так же он — первопричина, а потому святой. Куда бы мы ни обратились, куда бы мы ни направились в нашем мышлении, мы неизбежно придем к нему. Мы находим его на заре первого утра, когда еще блестит роса и чувствуется свежесть ночи, её породившая. В нём отмечена вся история как акт сознания, которое обращается само к себе, чтобы проникнуть внутрь минувшего. Мы так же узнаем, что это искусственный свет». «Дикий край» — это задний план, на фоне которого развертывается мировое ощущение, которое мы здесь хотим описать. Оно исходит из него и вновь возвращается к нему.
Мы рекомендуем Фридрих Георга Юнгера, так как у него «да» больше не перекрывается «нет». В сборнике 1947 года «Нитка жемчуга» более не демонстрируется противостояние миров. Данная поэзия лишена нападок и отрицания. Она — обращение к круговороту, к теме возвращения. Например, в четвертом стихотворении мы можем прочитать:
Это — всё ещё бег моего года,
Это — всё ещё круговое движение.
Круг! Круг!
Я иду и возвращаюсь,
Я еще раз прибываю,
Сладко рея в танце Я внимательно слушаю,
И только прислушавшись, затем пою Пению предшествует моё молчание,
И молчание заканчивает моё пение.
Эта песня совершенно забыта.
Она всегда была там.
Я возделыватель земли.
Я сею молчание,
А между семенами сажаю пространство Пространство для света и роста.
Шестое стихотворение невольно напоминает о Вайнингере и осуждаемом им танце.
Вращение! Вращение!
Я вращающийся метельщик, и всё ещё я существую Нежно в повторах, как шепот влюбленных Сила припева полнит все уши До тех пор пока только трезвые не танцуют, Опьянение кроется во всем, что вращается Как выпивка она прибывает В ритме воздетых бокалов.
Хайлъ, тебе мой гений!
Хайлъ, тебе мой змей!
Колыбель по правую руку от тебя,
Колыбель в песне по левую руку от тебя.
Снизу ощущает толчок
Посреди такта встречаешься с матерью-землей. Хайлъ, тебе моя песня!
После всего того, что мы обсуждали (3.2) относительно направленности времени и ритмичного круговорота, становится понятным потаенный смысл седьмого стихотворения.
Барабанный бой в светлый полдень вошел в деревни Щебет перепелки, пение птиц в терновом кусте Всё очень просто,
Ты возвратился.
Возвратился на выход,
Ты заметил, что колыбель и гроб похожи Ты прошел по кругу,
А это значит — ты нашел серединный центр.
В «Нитке жемчуга» можно обнаружить идею о том, что существует бытийственная связь между умершими и еще не рожденными, что отражено в двенадцатом стихотворении.
Дети не знают,
Что их ведет рука погибшего отца,
Что им помогает умершая мать.
Откуда и куда?
Как на разных островах, вы далеко друг от друга. Растут и мужают целые поколения.
Они находятся, так как мертвые не теряют друг друга. Они находятся, так как навсегда уже там.
Ещё не рожденные уже предопределены для друга.
До того времени, прежде чем они войдут в жизнь Перед зачатием они двигаются вдаль.
Их движет нить знаний о мировом походе,
Рулоны времени, которые распутывают Мойры.
Но всё же их веретено не останавливается,
Перед ткачихой лежит пряжа Ито же время всё вне времени.
Но в центре неподвижен каждый круг.
Что есть источник силы?
Что есть сила источника?
Вода вращает серебряный венок.
Круг не закончится никогда Танец будет вечным. И вверх, и вниз.
В вечном скольжении по водам,
Плывет песня
Каждая капля твоей крови,
Впадает в никогда не покоящийся океан.
В других стихотворных произведениях Фридриха Георга Юнгера мы также ощущаем критическое отражение идей, изложенных Вайнингером и Гвардини. У него, как и у старшего брата, вновь и вновь всплывает идея физического возвращения. Например, в «Западном ветре» приводится заклинание: «Поворот, что любишь, тебя оберегает в обращении, твой неприкосновенный страж блюдет, твоего змея у тебя!». В том же самом стихотворном сборнике есть момент, где описано жизненное ощущение, которое дает система, в которой мир — это шар. Оно выглядит следующим образом:
