Таким образом, Георг Кваббе придерживается мнения, что подлинный консерватизм должен принимать форму тайной доктрины: «Наша чистая теория не подходит для этого времени, когда в ходу понятные аргументы и доходчивые меры. Несомненно, это время — эпоха переходной культуры. Будут ли события бежать по кругу или двинутся вперед, но однажды тайная доктрина войдет в моду».
4. ПЯТЬ ГРУПП
4.1. Соединение несовместимого
В этой книге между собой сопоставляются люди, которые на первый взгляд не имеют ничего общего. Действительно, что может быть общего у увлеченного реконструктора архаичных мифов Германа Вирта и, например, стремившегося гарантировать государственное бытие через внедрение дополнительных правовых норм Хайнца Браувайлера? Что их обоих может связывать с Хартмутом Плаасом, мечтавшем в джунглях мегаполиса о предстоящем закате? И что может быть общего у этих трех писателей с упрямым «крестьянским королем» Клаусом Хаймом? Где был перекинут мостик у Туску — как прозвали Эбергарта Кебеля, который мечтал создать вдали от взрослых автономное молодежной царство? Нордические тайны, министерская бюрократия, салонные деятели, взрывчатка в подполье, крестьянское сопротивление судебными исполнителям, звуки банжо в кругу у костра: как все согласовывается между собой?
Это образы пяти различных групп, на которые делится лагерь «Консервативной революции». Вновь всплывает образ шара. Как человек помещает образы Бога между собой и божественным, так и в «Консервативной революции» возникают определенные образы как знаки продолжительности, обращенные к далеким образцам. Это более близкие образы — в них меньше принудительного обобщения. То, что между «над-образом» и «под-образцами» нет никаких четко структурированных отношений, не может быть удивительным для нашего мировоззрения и того, что мы о нём рассказали. Мы оставим резкие переходы от группы к группе — сглаживание увело бы нас в сторону от описываемой реальности.
В действительности же есть разнообразные реалии. Первые три группы — идеологические движения, не вышедшие на уровень действий. Две последних — сельские активисты и молодежное движение — это активное историческое начало, из которого лишь затем дистиллировалась в качестве дополнения идеология. Движение селян, известное как Ландфольк никак не проявило себя в литературной области, в итоге как бы взяв себе взаймы (нередко даже без приглашения) литературных апологетов, представляющих другие группы. Теперь мы переходим от абстрактных построений к непричесанной истории «Консервативной революции». В итоге мы будем использовать исторические образы для обозначения надисторических явлений.
Мы построили историю на выделении пяти групп. Мы не придумали их названия, а используем употребительные наименования, которые могут быть обобщающими именами этих течений. Пять названий не могут относиться ко всем в равной степени, так как они не предназначены для того, чтобы характеризовать магистральную идею [Консервативной революции]. Тем не менее, у них есть несомненное преимущество — они таят в себе колорит эпохи.
При перечислении этих групп мы будем придерживаться исторического развития. «Фёлькише» отнесены на первое место, так как они единственная из пяти групп, которая перешла без потрясений в наше время из эпохи Вильгельма II. Молодежное движение возникло также накануне Первой мировой войны. Однако его «бюндише» формация возникла после войны, и принципиально отличается от ранних стадий — старых «Перелетных птиц» и некоторое время существовавшей после 1918 года «вольно-немецкой молодежи». Даже группу, которую мы обозначаем как «младокон-серваторы», могла бы указать в качестве предшественников не только деятелей из эпохи вильгельмизма, но даже из XIX столетия, когда предпринимались попытки выработать подлинный, не «реакционный» консерватизм. Однако крушение немецкой монархии неожиданно ставит перед молодыми консерваторами совершенно новые задачи. Этого не случилось ни с «фёль-кише», ни с «бюндише» с их незначительными объединениями. И наконец, «национал-революционеры» и движение Ладнфольк — это новые явления, присущие сугубо для послевоенного периода.
4.2. Первая группа: «фёлькише»
Фёлькише принадлежат к изначальным образцам. Так как эта группа является весьма пестрой и разнообразной, то общим для нее всё же является исторический образ, который она использует для обозначения надисторического явления, что соответственно заметно выделяет её среди других групп. Фёлькише предпочитают обращаться непосредственно к истокам.
Одно из самых удаленных начал — это «раса» — но в данном случае «нордическая раса», существующая наряду с множеством других рас, или же в более редких случаях дуализм светлокожей и темнокожей расы. У других это «германство», которое надо было оберегать от расового и языкового смешения. У третьих это был немецкий «народ», как единая ветвь слитых вместе близких расовых групп. Вместе с тем прокладывался путь от расового «сырья» к «исторически» оформленным учреждениям. Даже отдельное «племя» могло быть образом, позволявшим объяснить происхождение. Но это отнюдь не единственная формация, которая постепенно сужаясь от расы, через народ к племени, использовалась фёлькише для описания происхождения. Так же могло использовать то, что находилось вне человека. Например, это мог быть ландшафт, который формировал человека через «душу ландшафта». Или некоторые виды растений — такие как рожь — которые могли придавать человеку определенную силу. С другой стороны определяющие факторы могли находиться непосредственно в самом человеке. Это относится к теории, которая полагала, что человек определяется не столько расой, сколько используемым им языком.
Но в то же самое время любое из используемых явлений — раса, народ, племя, ландшафт, язык — обязательно должны были обладать определяющими прилагательными «нордический», «германский», «немецкий». В некоторых сегментах фёлькише, особенно на их периферии подобные установления обнаруживались отнюдь не с самого начала. Можно напомнить об «органических» учениях, которые трактовали народ или государство при помощи принципов растительного мира, как, например, это делал Кольбенхайер в «Бараке» или Пауль Краннхальс в «Органической системе мира».
Разнообразие способов, посредством которых описывалось происхождение, у фёлькише было удивительно разнообразным. У отдельных фёлькише образы были и вовсе запутанными. Поскольку большая часть теорий уходила в древнюю историю, от которой осталось всего лишь несколько археологических находок, как единственных достоверных «свидетелей», то возникло обширное поле для произвольных интерпретаций. В итоге возникали расовые теории, которые отклонялись от основного «нордического» направления и немецкий народ объявлялся итогом расового смешения германских и славянских племен, что не было преувеличением в случае с Пруссией. Но это был только один из неожиданных сюрпризов, которые могли внезапно преподнести фёлькише.
Дело доходило до странных разрастаний, прежде всего, лингвистическими конструкциями. Основанная на самовольной трактовке этимология слов являлась едва ли не самым важным из вспомогательных средств, которые фёлькише хотели использовать для преодоления нейтральной полосы, раскинувшейся между конкретной историей и туманным происхождением. Одни пытались доказать, что все романские языки «в действительности» были всего лишь германскими диалектами. В то же самое время выводили германские племена от «двенадцати колен Израилевых». Третьи пытались изобразить ветхозаветный сюжет о рае всего лишь как заимствование германской легенды, а «подлинный» райский сад переносили в Мекленбург. Кроме этого рисовались карты, на который Иордан впадал в Эльбу, а Рюген, вместе с Юзедомом и Воллином были островами счастья и забвения. Другие утверждали, что Ас-гард и Мидгард были расположены на Нижнем Рейне где-то между Руром и Вуппером.
