Добравшись до Сент-Амана, он стал ездить туда-сюда по улицам и переулкам; постепенно раненых перекладывали на повозки. Убитые и раненые грудами лежали по обеим сторонам дороги, еще текла кровь. На главных улицах артиллерия била по живым и мертвым, и результат был ужасен. Наполеон оставался там, хотя его противник еще не был уничтожен, и в одном месте пятнадцать минут ждал, пока ему расчистят дорогу для продолжения прогулки. Деревня Линьи была еще плотнее забита мертвыми и умирающими, и значительная ее часть была в огне. Здесь, на площади меньшей, чем все сады Тюильри, лежали 4000 мертвых людей. Поскольку раненых французов забирали первыми, вокруг лежало много раненых пруссаков. Наполеон довольно сочувственно поговорил с некоторыми из них, иногда приказывая дать им бренди; согласно его приказу, им всем оказывали немедленную помощь и обращались с ними так же, как и с французами; однако полевые госпитали не справлялись, и для тяжелораненых почти не оставалось надежды.
Уссей пишет, что Наполеон заметил страшно изувеченного прусского офицера, лежащего там, где он упал накануне, во время боя. Он подозвал крестьянина, который стоял рядом и смотрел, и спросил его серьезным тоном: «Ты веришь в ад?» Перепуганный крестьянин, запинаясь, ответил утвердительно. «Очень хорошо, — сказал Наполеон. — Если не хочешь попасть в ад, позаботься об этом раненом, которого я доверяю тебе; иначе Бог, который велел нам быть милосердными, тебя сожжет».
Без сомнения, это могло быть вызвано лишь желанием помочь павшему; однако можно только догадываться, которая из этих двух жертв наполеоновского стремления к власти была более несчастна — прусский офицер или бедный крестьянин, чей дом был сожжен и чью семью ожидал голод. Что этот человек мог сделать для солдата, умирающего от страшных ран, как и он, терпящего лишения, беззащитного перед свершающейся катастрофой, и каким образом он мог за это отвечать?
Посетив деревню, Наполеон отправился в moulin de Bussy (опорный пункт в Бюсси — фр.), спешился и дал смотр своим войскам. Он останавливался перед каждым полком, чтобы сказать несколько ободряющих слов офицерам, расспрашивая о понесенных потерях и болтая с солдатами. Его приветствовали так громко, что звуки долетали в тыл к отступающим пруссакам, которые еще находились в Тийи.
Закончив смотр, Наполеон некоторое время поговорил со штабными офицерами и другими своими спутниками. Самым важным для него в тот момент была не угроза наступления Веллингтона или Блюхера, а состояние дел дома. Он изучил представленный ему новый состав правительства и обсудил тайные происки его членов, а также общие перспективы развития французской политики. Некоторые из присутствовавших восхищались его способностью отвлечься в такой момент; другие были серьезно обеспокоены, поскольку время проходило в бездействии. Груши все еще ждал своих приказов, хотя и не осмеливался больше настаивать на том, чтобы их ему дали. В любом случае, было уже слишком поздно преследовать и дезорганизовывать пруссаков.
Время от времени к Наполеону поступали сообщения. Первым был рапорт Нея, посланный им в 6.30 утра; он достиг ставки после того, как Наполеон уехал, и был передан ему Сультом. В рапорте содержались сведения о том, что англичане еще удерживают позиции в Катр-Бра. Видны были несколько колонн кавалерии и пехоты, которые могли перейти в наступление; если они это сделают, говорил Ней, он будет держаться до последнего и попытается отражать атаки, пока император не пришлет дальнейшие указания. Вскоре после этого вернулась разведгруппа, посланная Наполеоном, также сообщая, что англичане стоят в Катр-Бра. Прибыли сведения от Пажоля, все еще преследовавшего прусских дезертиров по дороге на Намюр, и от Эксельманса, сообщавшего, что пруссаков в огромном количестве видели в Жанблу.
Судя по информации из Катр-Бра, армия Веллингтона еще держалась за это место, по крайней мере, до недавнего времени. Поэтому Наполеон решил выйти к ним поперек фронта Нея, но даже сейчас он не спешил. Он приказал корпусу Лобау (кроме дивизии, посланной к Пажолю), легкой кавалерии Сюберви и Императорской гвардии идти к Марбе, где им следовало ожидать дальнейших указаний. Было уже около одиннадцати, и еще целый час прошел, пока он послал указания Нею.
Около 9 утра герцог Веллингтон и барон Мюффлинг получили сообщение Гнейзенау, в котором говорилось, что этой ночью пруссаки могут собраться в Вавре. В ответ герцог сообщил ему, что намерен дать оборонительное сражение на Мон-Сен-Жанском плато, к югу от леса Суанье, при условии, что Блюхер приведет не один свой корпус, а всю армию для участия в сражении.
Капитан Мерсер описал утренний вид Катр-Бра. После ясного восхода было тепло и приятно. Проснувшись очень рано, он коротал время, наблюдая за перестрелкой, которая непрерывно велась внутри и вокруг леса Боссю. Затем пришло известие о приказе к отступлению:
«Поначалу все радовались вчерашним успехам… теперь же, когда наша армия воссоединилась, ожидали по меньшей мере немедленной атаки на позиции французов. Сколь печально мы были удивлены, когда подтвердилась подлинность сведений о нашем отступлении. Напрасно нас пытались уверить в том, что отступление было лишь концентрационным маневром; самые мрачные предчувствия поселились в каждом сердце».
Мерсер получил приказы на день от майора Макдональда, который сначала приказал ему отступать, но затем добавил: «Подразделение майора Рэмсея останется в тылу вместе с кавалерией, но, не буду скрывать, эта участь достанется Вам, если пожелаете».
«Майора, по-видимому мучила совесть, когда он делал это признание, поэтому, чтобы успокоить его, я сказал, что дьяволу — дьяволово, мне — мое. В соответствии с этим все остальные ушли, и, поскольку в ближайшее время вряд ли могло что-то произойти, мы развлекались, глядя на то, что творится вокруг».
Было очень шумно; перестрелка усилилась, на одной из ферм солдаты пытались заколоть штыками свинью, чтобы обеспечить себе ужин.
«Все это время наше отступление продолжалось довольно спокойно. Корпуса в Катр-Бра ушли рано утром и были заменены другими, с левого фланга, и это продолжалось непрерывно — каждый корпус задерживался на некоторое время около Катр-Бра, пока не прибывал другой, слева, затем они двигались по большой дороге к Брюсселю, уступая место следующим».
Герцог оставался с арьергардом, часто поднося к глазам бинокль, чтобы осмотреть лагерь французов; он был благодарен судьбе за каждые полчаса, отдалявшие французскую атаку.
После того как Наполеон выслал войска в Марбе, Груши наконец получил свои приказы и должен был преследовать пруссаков силами правого крыла армии. Вместе с ним должны были действовать корпуса Вандамма и Жерара, дивизия корпуса Лобау и кавалерия Пажоля и Эксельманса, всего около 33 000 человек. Наполеон сказал Груши, что сам, скорее всего, присоединится к Нею и займется англичанами и что его ставка будет находится в Катр-Бра.
Таким образом, армия снова разделилась, две ее части отделяло друг от друга большое расстояние. Согласно указаниям, Груши должен был дойти до Жанблу, выслав разведку в направлении Намюра и Маастрихта, куда, по предположениям Наполеона, должна была отступать вражеская армия, и преследовать противника. Рапорт, полученный утром от Эксельманса и сообщавший о большом количестве пруссаков у Жанблу, пролил новый свет на ситуацию, и хотя Наполеон упорствовал в первоначальном убеждении, что пруссаки будут отступать в направлении своих базовых позиций, он понял, что должен быть готов к попытке со стороны Блюхера объединиться с Веллингтоном. Он приказал Груши раскрыть замысел противника и держать его в курсе событий.
