Стрегон обессиленно обмяк и на какой-то момент снова провалился в забытье. Белка мельком взглянула на его обезображенное лицо и нехорошо прищурилась. Она была холодна и собранна. Сурова, молчалива и безоружна. Смотрела на Берралиса так, как только может смотреть разгневанная хмера на вторгшегося на ее территорию чужака, вознамерившегося лишить стаю драгоценного детеныша.
Темный благоразумно отступил, незаметно подав знак своим эльфам. Но те и без приказа окружили маленькую Гончую, а затем выжидательно замерли, натянув тугие луки, обнажив родовые клинки и приготовившись сорваться с места по первой команде. За остроухими двумя рядами выстроились агинцы, грамотно отрезав Белке пути к возможному бегству. Половина из них подняла на уровень груди взведенные арбалеты, вторая половина качнула в ладонях обнаженные клинки… Противников было много, слишком много для нее одной. И они прекрасно это понимали, поэтому чувствовали себя уверенно.
Гончая, словно не заметив этих приготовлений, отвернулась от Стрегона и, отыскав в толпе давнего недруга, холодно улыбнулась:
— Берралис, когда-то мне казалось, что ты далек от подобных развлечений. Но, кажется, я ошибся.
— Это простая необходимость, — напряженно отозвался эльф.
— Разве не проще было его убить?
— Нет. Ведь тогда у тебя не было бы повода вернуться.
— Тоже верно. — Она медленно наклонила голову и внимательно оглядела почти полсотни мужчин, забравшихся в такую даль по ее мятущуюся душу. На Стрегона больше не смотрела — видела, что живой, а большего и не нужно. — Ну вот. Я пришел. Ты рад?
Берралис хищно улыбнулся:
— Ты ведь понимаешь, что против всех тебе не устоять?
— Отпусти его.
— А что взамен?
— Мои условия я озвучила ранее, — ровно отозвалась Белка.
— Ты сильно огорчила меня, Бел, — вдруг качнул головой Берралис. — Особенно этой ночью, когда нас навестили твои кровожадные друзья.
— Что? Много народу перебили?
— Достаточно.
— Сочувствую, — равнодушно обронила Белка. — Но ты ведь знал, куда суешь свой длинный нос, так что нечего теперь сетовать. Пересмешники всегда голодны, а ваша ушастая братия для них — славная добыча. Скольких они зацепили? Два десятка? Три? Прежде чем вы догадались про серебро и смогли их отогнать?
— Два с половиной! И людей — почти в два раза больше!
— Хороший улов, — приятно удивилась Белка. — Кажется, Одер мне теперь должен.
— Условия меняются, Бел, — жестко заявил Берралис, подавая агинцам еще один знак. — Из-за этих нелепых потерь мне стало труднее.
— Как замечательно…
— Заткнись! — внезапно рявкнул Берралис, пустив гулять по лесу зловещее эхо. — Кто-то должен за это заплатить и ответить за смерть наших братьев, которая произошла по твоей вине!
— Вас сюда никто не звал, — холодно заметила Гончая. — И никто не заставлял предавать своего лорда в угоду сиюминутным желаниям. С тобой-то все ясно, мой озабоченный друг, а вот как вы сманили остальных, чего наобещали взамен, до сих пор в толк не возьму. Это что, всеобщее помутнение рассудка? Всех вас подружки вдруг отвергли, велев не показываться на глаза?
— Тебе не понять.
— Куда уж мне! Но неужто ты и вправду решил, что измененные — это величайшее благо?
— Это спасет нашу расу от вымирания, — презрительно вскинул подбородок Берралис.
— Если бы вы не рвались сложить свои головы за чужие фантазии, никакого вымирания бы не случилось, — язвительно отпарировала Белка. — А теперь в Темном лесу станет еще на полторы сотни дураков меньше, которые, вместо того чтобы на лютнях бренчать, авторитет у соседей зарабатывать или в искусстве боя друг с другом соревноваться, решили, что могут переписать историю и удержать в руках власть над измененными!
Берралис со стуком сомкнул челюсти, сверля Белку ядовито-зелеными глазами.
— Хоть один из вас, болванов, знает, что это такое? — тихо спросила она, медленно оглядывая неумолимо сжимающееся кольцо эльфов. — Хоть кто-то видел, как наносятся эти руны? Понимает, что их вырезают на живую? И даже усыпить добровольца вы не сможете, потому что ритуал должен проводиться в полном сознании и при абсолютной неподвижности жертвы? Хоть кто-то задумался о том, что для истинного изменения нужны не взрослые смертные, а именно дети? Совсем еще крохи, которые не утратили способности менять свое тело в угоду вашим желаниям? Разве не рассказывал об этом ваш многомудрый хранитель?
На лицах перворожденных ничего не дрогнуло, и Белка невесело усмехнулась.
— Вижу, что рассказывал… Но кто из вас готов взять в руки нож и, глядя в глаза пленному ребенку, изуродовать его кожу этими рунами? Кто готов смотреть, как он истекает кровью, и при этом продолжать резать свое собственное тело, чтобы смешать свое бессмертие с его болью? Кто готов слушать его крики, гадая, выживет ли малыш после пытки или нет? Кто из вас знает, что каждая капля вашей крови подобна смертельному яду? И выжигает изнутри не хуже, чем запущенный под кожу огонь?
Стрегон, очень кстати очнувшись и услышав последние слова, вспомнил узоры на теле Белика и содрогнулся, запоздало поняв, откуда у него столь долгая жизнь и такие удивительные способности.
— Как ты думаешь, Берралис, — продолжила в полной тишине Гончая, — что случится, если такой ребенок… Ну, будем считать, что вам вдруг повезет… Как ты думаешь, что он тебе скажет, когда откроет глаза и поймет, что вы украли у него жизнь? Как он станет к тебе относиться? Обрадуется? Станет боготворить? На шею кинется и осыплет поцелуями?
— Руны подчинения работают в обе стороны. — Голос эльфа неожиданно охрип.
— Да, ты можешь сделать себя чьим-то хозяином, — кивнула она. — Можешь начертать на нем свое имя и подчинить. Это несложно. Но неужели тебе нужен раб? Глупая, на все согласная кукла? Готовая и убить, и ноги раздвинуть, и кивать в такт каждому слову, как глиняный болванчик… Тебе это нужно? Власть над простым человеком, которого ты смог бы полностью контролировать?
— Если это нужно для выживания нашей расы, то да.
— Это принесет вам смерть, перворожденные, — жестко бросила Белка. — Потому что добровольного согласия, как бы ни уповал на это совет, вы на обряд не получите ни от детей, ни от родителей. Первая же смерть настроит против вас всех соседей. А последующие, которых тоже будет немало, ввергнут Лиару в новую расовую войну. Тогда как сами измененные, если только вы не сотрете им память, будут ненавидеть вас всю оставшуюся жизнь. Будут помнить горы тел. Лишь сотая часть сумеет по-настоящему измениться. Они будут видеть это каждый раз, закрывая глаза. Да, вы можете заставить их подчиняться. Можете убить. Забрать их разум, волю и тело. Но вы никогда не подчините себе их души. Не возродите свои дома на чужой крови. Потому что пережитое унижение и сжигающая все внутри боль будут преследовать измененных вечно. До того мига, пока чья-нибудь милосердная рука не оборвет их чрезмерно долгую жизнь. Даже если не будет памяти, прошлое станет возвращаться к ним во снах. И вот тогда они вас уничтожат. Если, конечно, о них не узнают раньше и не решат спалить Темный лес. Именно поэтому ваш лорд отказал старейшинам…
