— То есть в изменении виноваты вы? — озадаченно моргнул Лакр. — Темные?
— Боюсь, что так, — вздохнул эльф. — Сперва Изиар, потом — один из наших хранителей… Не волнуйся, он уже мертв. Его имя проклято точно так же, как имя самого Изиара. Однако этот безумец все-таки добился своего, а наши старейшины, увидев результаты, неожиданно поняли, что измененные не миф. А со временем решили, что это может принести им некоторую выгоду.
Лакр помотал головой:
— Подождите. Значит, они хотят сотворить новых измененных?
— Совет считает, что это позволит сохранить нашу расу.
— Опять не понял…
— Когда-нибудь поймешь, — тяжело вздохнул владыка Л’аэртэ. — А пока просто поверь: измененные могут быть равны нам по силе и другим возможностям. Их можно сделать любыми, какими вздумается. Послушными и покорными. Красивыми и не очень. Можно натаскать, как убийц, перед которыми откроются любые двери. Заставить поражать, ослеплять, вызывать людей на откровенность… Все дело только в рунах, которые надо нанести на их кожу. Это почти такие же руны, какие есть у вас.
— Тогда в чем же разница? — нахмурился ланниец. — Я, например, не возражаю против некоторых рун.
— Разница в том, что ты — всего лишь человек. И твой сын тоже будет смертным, которому ты конечно же передашь какую-то часть своих сил, но который никогда не станет чем-то иным. Тогда как измененные могут дать нашему миру совсем иных наследников. Ничем не отличимых от тех, кто был рожден естественным путем.
— Что?
— Да, — тоскливо отвернулся эльф. — Именно по этой причине большая часть наших братьев ратует за повторное изменение — им хочется всего и сразу. И совсем не нравится ждать того времени, когда чары Изиара окончательно спадут.
Братья удивленно приподняли головы.
— А вы, значит, пошли против всех, мастер?
— Да, — кивнул Тирриниэль.
— Эльфы же не слишком ценят чужие жизни, — нахмурился Терг. — А в былые времена вообще, говорят, мимоходом могли голову снести и не поморщиться. Что изменилось? Почему вы передумали?
Тирриниэль мельком покосился на сгорбившуюся возле Стрегона Белку.
— Потому что это не выход. У нас нет права отнимать жизнь у смертных лишь потому, что вы меньше живете. Более того: когда-то я уже пережил одно изменение и не дам ему случиться снова.
Лакр, до которого только сейчас начал доходить смысл сказанных Брегарисом при первой встрече слов, ошарашенно уставился на красивое лицо Гончей и неприлично разинул рот.
— Бел?
— Да, рыжий, — горько кивнула она. — Я бы тоже не хотел, чтобы кто-то прошел через то, что довелось испытать мне. Ты ведь знаешь, как больно, когда на кожу наносят руны? Так вот, у тебя их всего три, а на мне — больше сотни.
Наемники невольно отшатнулись.
— Конечно, можно было бы и меньше, но тот, кто это сделал, ценил совершенство. Поэтому и создал меня таким: совершенным во всем, от гибкого тела до белой кожи. Он дал мне лучшую защиту, какую только смог, — от яда, от стрелы, от меча и даже от магии. Он сделал меня живым источником, рядом с которым любой маг никогда не познает, что такое истощение. Он дал мне красоту, голос, новое лицо. Свою скорость, память, умение убивать. Способность вызывать симпатию и сильную привязанность. Он сотворил меня заново. Полностью переписал мою судьбу. И единственное, что осталось во мне прежним, это глаза… Они и сейчас такие же, как тогда, когда я впервые его увидел. Правда, теперь в них есть отголосок и его силы. Той самой проклятой силы, которую я столько лет ненавидел.
Тирриниэль опустил голову.
— Я не знаю, был ли способ сделать это легче и лучше, — тихо продолжила Белка. — Была ли возможность избавить нас от боли… Мой палач никогда об этом не говорил. Если бы такая возможность существовала, то, быть может… не знаю, но, возможно, тогда не погибло бы столько народу. Возможно, я бы понял и принял тех, кто захотел бы стать иным и познать горечь перемен. Но никто не знает, как сохранить рассудок несчастным, которые рискнут повторить этот путь. Мне повезло, невероятно повезло — мой создатель допустил ошибку в расчетах, благодаря чему я сумел пережить его самого. Да только в чем она была, эта ошибка, даже хозяин теперь не знает. Талларен унес эту тайну с собой в могилу. А ради того, чтобы это понять, пришлось бы потратить не один век и загубить не одну сотню жизней… Но это не та цена, которую я готов заплатить.
— Я тоже, Бел, — беззвучно шепнул владыка Л’аэртэ.
Она слабо улыбнулась и ничего не сказала. А когда пришло время вставать, лишь успокаивающе сжала его руку.
ГЛАВА 19
Третий кордон они увидели издалека вскоре после полудня, как и говорила Белка. Правда, сперва братья приняли его за низко опустившуюся тучу или за вереницу скал, выстроившихся вокруг дремлющего Лабиринта. Но потом сообразили, что к чему, и пораженно замерли.
Деревья здесь оказались так высоки, что виднелись за многие версты, поражая своей немыслимой мощью. Широкие кроны занимали чуть ли не половину неба, листья на них были сочные, тяжелые. Но при этом настолько прочные и острые с краев, что ими можно было резать мокрые шкуры. Толстые стволы теснились настолько плотно, что меж них едва можно было протиснуться; стояли рядами, словно солдаты на военном смотре; перекрывая друг друга ровно на половину обхвата и надежно пресекая любые попытки проникнуть внутрь. Все было почти как на второй границе, только еще опаснее.
Перед молчаливой стеной из палисандров на несколько десятков шагов протянулась широкая полоса земли, на которой не сумело укорениться ни одно семечко и на которую не смел безнаказанно ступить ни один зверь. На ней не росла трава, не мелькали проворные грызуны, не виднелось ни опавшего листика, ни лепестка, ни росинки. Заградительная полоса, красноречиво говорящая: здесь — чужие владения, где не место непрошеным гостям… И это ощущение было настолько сильным, что братья ошеломленно замерли.
Белка, велев им ждать, первой вышла из-за кустов и подошла к самой границе черной, словно бы выжженной земли, на которой едва заметно поблескивали серебристые крапинки.
— Это споры борака, — негромко бросила она, не оборачиваясь. — Они очень легкие и почти не видны при солнечном свете. Порывом ветра их поднимает в воздух. А потом они оседают на коже, волосах, одежде. Что-то, конечно, упадет обратно, что-то уже засохло, но их здесь миллионы. Хоть одна спора да попадет на кожу и вскоре после этого начнет расти. Чтобы набрать силу, бораку требуется теплая среда, где полно питательных веществ и много влаги… Кровь для него — идеальный вариант, и он всегда рвется добраться до крупных жил. Порой может прорасти сквозь руку или ногу и делает это так быстро, что всего за одну ночь может добраться до кости. Вырвать его трудно, вырезать ножом почти нереально, потому что семечко пускает отростки мгновенно. Если успеешь сковырнуть или срезать кусок кожи под спорой — спасешься. Но если промедлишь, то придется резать конечности, потому что, когда отростки доходят до сердца, человек или зверь умирает.
