Он встал с дивана:
– Виктория не пустила меня в твой кабинет, пришлось ожидать здесь. Обидно.
– У нее нет ключа, – сказала Надежда, хотя сама дала это указание. Марк был любознательным малым, и она не хотела, чтобы он знал подробности ее личной жизни.
Они прошли в ее кабинет, и она попросила:
– Сними очки.
– Злорадствуешь? – Марк снял очки. – Ну, смотри.
Надежда покачала головой:
– Бедный…
– А поцеловать? – предложил Фридманович.
– Как-нибудь обойдешься.
– На этой неделе я буду дважды представлять своих подзащитных в суде.
– Хорош адвокат со следами побоев, – посочувствовала она.
– Твой Астраханский просто животное.
– Во всем виновата я.
– Зачем позвала?
Надежда достала из стола договор и протянула Фридмановичу:
– Посмотри, что можно сделать.
– Подрядная организация? – Марк пробежал глазами текст: – «ИП Целуйко Ф. А.».
– Филипп Целуйко – дизайнер, который ведет работы в новой мужской гостиной.
– Прежде я не видел этого договора.
– Ты был в отъезде, и я подписала его без тебя.
– Тебя что-то не устраивает?
– Превышен срок работ и выросла смета.
Фридманович открыл портфель и положил туда договор.
– Будет время – изучу. Сейчас должен уйти, меня ждут в суде.
– Что нового в деле Шимаханского?
– Сегодня я подал жалобу на действия следователя и направил ходатайство о проведении расширенной экспертизы содержимого желудка и крови Шимаханского с учетом прописанных ему препаратов. Это несколько притормозит ход следствия и отсрочит предъявление обвинения, если таковое созреет.
– Спасибо…
– Это мой долг.
Прервав их разговор, в кабинет заглянула Виктория:
– Надежда Алексеевна, приехала Ермакова.
– Несите вещи в примерочную, – приказала Надежда.
Фридманович посмотрел на часы:
– Ну, мне пора.
Ермакова стояла перед зеркалом в парчовом платье. Ее подружки крутились рядом, одергивая подол и поправляя ей волосы.
– Здравствуйте, Аделина! – сказала Надежда.
– Ну вот, смотрю на это позорище, – Ермакова отогнала от себя подруг и встала к зеркалу боком. – Живот откуда-то взялся… Нет, реально – оно же меня полнит! Я в нем как брюхатый тюлень!
– Полнит… Полнит… Ох, как полнит! – заговорили разом подружки.
Аделина сняла платье и недовольно вздохнула:
– Как говорится, за неимением лучшего.
Надежда подала гипюровую накидку. Ермакова надела ее, потрепала рукой подол и сделала два оборота.
– А говорили – нет больше ткани! У вас, если покопаться, все можно найти. – Она скинула накидку и распорядилась: – Заверните.
Надежда облегченно вздохнула:
– Виктория все упакует и рассчитает доплату.
– Не уходите! – остановила ее Аделина.
У Надежды вытянулось лицо в преддверии катастрофы.
– Слушаю.
– Там у вас тканюшка есть одна, хочу из нее пиджак.
– Тканюшка? – Надежда поняла, что конец ее мучений не близок. – А давайте пойдем и посмотрим.
У стенда с тканями Ермакова указала на шелковый пан-бархат «деворе» ярко-сапфирового цвета. Надежде пришлось объяснить, что из такого пиджак не пошить.
– Но я хочу, – уперлась Ермакова.
– Понимаете, Аделина, в пиджаке обязательно используют дублирующие материалы. На бархате «деворе» есть шифоновые «оконца», через которые будет просвечивать дублерин. И потом, такая ткань не держит пиджачную форму. Давайте сошьем из нее мягкий жакет?
– Мягкий – это как?
– Пластичный, красивый, струящийся, – Надежда встряхнула ткань, она вздрогнула, заколыхалась и заиграла переливами света.
– Струящийся? – Аделина оглянулась на подружек, те закивали. – Ну что же, хорошо, давайте струящийся.
Надежда в два счета набросала эскиз, и Ермакова его одобрила. Когда за ней закрылась дверь ателье, с лица Надежды сдуло улыбку. Она закатила глаза и прошептала:
– Когда же все это кончится…
Надежда сама отнесла в закройную ткань для жакета Ермаковой, но застала там только Тищенко. Валентин Михайлович и Фаина были в швейном цехе.
Анастас Зенонович спросил:
– Можем поговорить?
– Конечно, – ответила Надежда.
Тищенко оставил работу и подошел ближе:
– Думаю, вам все же следует вразумить Соколова.
– Опять поругались?
– Повторяю вам в сотый раз: у меня нет к нему никаких претензий. Но он словно караулит меня. То крой не туда положил, то базовые лекала на другой крючок перевесил. Все. Хватит. Надоело.
Надежда закивала головой.
– Понимаю вас. Я поговорю с Соколовым. – Она вышла из закройной и, заглянув в швейный цех, сказала Соколову:
– Валентин Михайлович, у вас на столе – новый заказ Ермаковой.
– Неужели… – безрадостно отреагировал он.
– Выберете время и, пожалуйста, загляните ненадолго ко мне, – попросила Надежда.
Соколов вскинул голову:
– Сейчас?
– Когда вам будет удобно.
Соколов выждал и постучался к Надежде минут через десять.
– Войдите, – проговорила она.
Валентин Михайлович вошел в кабинет и сразу спросил:
– Вам жаловался Тищенко?
– Нет, что вы!
– Не унижайте меня ложью, Надежда Алексеевна.
– Ну, хорошо… – призналась она. – Анастас Зенонович сказал, что у вас случаются ссоры. Это правда?
– Случаются, – кивнул Соколов.
– Поймите, я хочу только одного – чтобы личные отношения не мешали работе.
– У нас с Тищенко нет и не может быть личных отношений.
– Потерпите еще немного его соседство. Я что-нибудь придумаю.
– Во всем виноват я, – сказал Соколов и посмотрел на Надежду так, как умел смотреть только он – виновато, но с чувством достоинства. – Прошу меня извинить.
– Раз уж мы затронули эту тему, позвольте спросить: давно вы знаете Тищенко?
– В ателье на Кутузовском Анастас Зенонович пришел двадцать два года назад.
– У нас вы работаете около десяти лет… – Надежда подсчитала. – Значит, с Тищенко вы проработали около двенадцати? Что можете сказать про него?
