– Зачем ты влезла на мой антиквариат? – Ираида Самсоновна поспешила к Надежде.
Та спустилась на пол. Глядя, как мать осматривает мраморную столешницу, Надежда сказала:
– Как видишь, ничего не случилось.
– Пожалуйста, больше на него не влезай, у столика слишком тонкие ножки. Если нужно, придвинь стул или лучше поставь стремянку. – Ираида Самсоновна взглянула на портрет. – И, кстати, зачем ты его разглядывала?
– Я была в Третьяковке.
– Ах, вот оно что… И ради этого ты пропустила две примерки? Слава богу, Валентин Михайлович провел их удачно, и клиенткам не потребовалась твоя консультация.
– Почему ты не спрашиваешь, что я видела в Третьяковке?
– Нетрудно догадаться, – Ираида Самсоновна присела и осмотрела ножки стола. – Ты видела в Третьяковской галерее картины.
– Я видела оригинал этого портрета и должна заметить – он отдает мертвечиной.
– Боже мой… Что за выражение.
– Музейный оригинал написан в более яркой и аккуратной манере, но он бездушный. А вот в нашей копии есть душа.
– Осталось разобраться – чья. Художника или этой девицы, – пошутила Ираида Самсоновна.
Надежда отнеслась к этим словам с должным вниманием:
– Как точно сказано.
– Я не имела в виду ничего мистического. Сказала первое, что пришло в голову.
– Еще одно отличие оригинала от копии – оригинал обгорел при пожаре, и нижняя часть портрета отсутствует. – Надежда подошла к картине и провела рукой горизонтальную линию: – Вот так.
– Какая жалость. Ларец и эта ручка в браслете – очаровательные.
– Я узнала, что художник недолго прожил после окончания этой картины. И, знаешь, мне бы хотелось поговорить с теми людьми, у кого ты ее купила.
– Они, конечно, интеллигентные люди, – засомневалась Ираида Самсоновна. – Но как это будет выглядеть?
– Я позвоню и, если не согласятся, откажусь от этой затеи. Кому, как не тебе, известно, что предмет антиквариата, тем более картина, снабженная исторической справкой, вырастает в цене.
– Ну, хорошо. Я поищу их телефон.
В гостиную вошла Виктория. В ее руках колыхалось тонкое шифоновое платье.
– Ну, что? – с тревогой в голосе поинтересовалась Ираида Самсоновна.
– Портные, да и сам Валентин Михайлович, говорят, что шов восстановить невозможно. Под ним порвалась ткань.
– Ах, какая досада!
В разговор вмешалась Надежда.
– Что случилось? – Она забрала у Виктории платье. – Мы сшили его полгода назад для заказчицы Татьяны Васильевны Тениной.
– Сегодня утром она прислала платье с шофером. Суть претензии – некачественный шов и гнилые нитки.
– Что за бред… – Надежда вывернула платье и проверила шов. – Мы всегда используем качественные и дорогие нитки. На первый взгляд кажется, что ткань подверглась сильному натяжению. Разорвались не столько нитки, сколько сам шифон. Что будем делать? – Она вопросительно взглянула на мать.
– Нужно пригласить Татьяну Васильевну и обсудить ситуацию с ней.
– Для обсуждения у нас должны быть варианты решения. На складе есть такая ткань? Мы можем сделать подкройные боковины.
– И что из этого получится? – спросила Ираида Самсоновна и сама же ответила: – Цветок, нарисованный на заднице. Татьяна Васильевна не станет носить переделку, она достаточно состоятельная женщина. Речь идет не о том, как спасти платье, а кто виноват в его порче.
– Ты права, – проговорила Надежда. – Позвони ей и попроси приехать в ателье. Думаю, нам следует возместить стоимость платья. Тенина – дорогая клиентка, и я не хочу ее потерять.
Вечером, в отсутствие Соколова, Надежда раскроила из бязи макеты двух платьев, которые он успел сконструировать для коллекции. Она сама их сметала, примерила на манекен и внесла нужные изменения. В конце работы оставила Соколову записку, чтобы утром он раскроил оба платья из белого муслина. Рядом положила кружево, бейки и нитки для вышивки.
Домой Надежда вернулась в одиннадцать часов с одним только желанием – поскорее лечь спать. Но в половине двенадцатого приехал Астраханский, и они, как было заведено, отправились на кухню. Надежда заварила свежего чая и покормила Льва тем, что нашла в холодильнике.
Он спросил:
– Как прошел день?
Надежда улыбнулась:
– Отчего бы тебе не спросить, как я провела эти два дня, которые мы не виделись.
– А мы с тобой не виделись целых два дня? – удивился Астраханский и проронил: – Как быстро летит время.
– У меня никаких изменений. Фридманович написал жалобу на действия Осташевского и направил ходатайство на дополнительный анализ содержимого желудка и крови Шимаханского. Он рассчитывет притормозить ход расследования, чтобы детально проработать линию защиты.
– Насчет анализа – это правильно. Может случиться так, что препарат Шимаханскому подсыпали во время приема. Круг подозреваемых расширится до сорока человек, и ты будешь в безопасности.
– Вот видишь, а ты вместо благодарности подвесил Марку фингал. Видел бы ты его… Вот так, с синяком, он сегодня отправился в суд.
– Что сделано – то сделано, – нехотя произнес Лев.
– Вчера выяснилась одна странная вещь, – вспомнила Надежда. – Есть такой человек – Руслан Акчурин, мы с ним познакомились на приеме.
– Клиент Анастаса Тищенко?
– В том-то и дело, что нет. Ума не приложу, как он попал на прием. Охранник пропускал гостей строго по приглашениям.
– Надо бы разобраться…
– Ты прав, нам еще со многим следует разобраться. Этот Акчурин не выходит у меня из головы. И знаешь что, – Надажда замолчала, сообразив, что зря заговорила об этом.
– Что? – Лев с подозрением прищурился, и ей пришлось продолжить:
– Он сказал, что Мешакин – его друг, и упомянул Лесю с Анфисой.
– Черт… – Астраханский резко посмурнел.
Надежда была не рада, что завела этот разговор. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, она сказала:
– Тищенко признался, что тем вечером не делал примерку Шимаханскому.
– Вот как?…
– Они уединились, чтобы обсудить вопрос организации ателье мужского костюма, которое собирался профинансировать Шимаханский для Тищенко.
– Тищенко планировал уходить от тебя? И ты об этом знала?
– Конечно же, нет. Для меня эта новость прозвучала как гром среди ясного неба.
– Подонок!
– Тищенко просил, чтобы я позволила ему остаться работать в ателье.
– Гнать поганой метлой!
– И что мне тогда делать с новой мужской гостиной? Туда вложено столько средств.
