Потом услышал, как шум от падающей на плитки пола воды изменился. Я опять посмотрел на нее и увидел, что дальняя от меня часть струи медленно становится нормальной: препятствие, которого до того вода изящно огибала, из нее выходит. И только когда поток стал абсолютно нормальным, до меня дошло, что эта невидимая штука, мешавшая течь воде, направляется ко мне.
Я отскочил так быстро, что, как мне показалось, полуоткрытая занавеска душа колыхнулась от порыва, поднятого моим прыжком. Но я ошибся, потому что прошла пара секунд, а занавеска так и не опустилась. Так и осталась выгнутой, что-то невидимое уткнулось в нее. Я прижался спиной к стене, чувствуя как в меня впилась вешалка для полотенец. Наконец занавеска выпрямилась, и в ванной не осталось ничего, кроме напоминающего помехи шума падающей на плитку воды. Какое-то время я стоял не двигаясь, сердце билось так сильно, что у меня закружилась голова. Потом медленно протянул руку к занавеске через то место, по которому прошла невидимая штука…
Ничего.
Тогда я решил забыть о душе. Выключил воду, повернулся к двери и…
И что-то увидел. Или почти увидел, краешком глаза. Темная фигура юркнула через дверь и скрылась из виду. Вроде как тень без человека.
Я видел ее не больше доли секунды, но я ее видел, и она впечаталась в мой мозг. Черная, по форме – человек, но потом ставшая бесформенной, как капля пищевого красителя, растворяющаяся в воде.
И я уже видел такое раньше.
* * *
– Мне кажется, я увидел там что-то. Не знаю точно. Возможно, ничего.
Я сгорбился на стуле и скрестил руки.
– Это и есть причина вашей тревоги. Вы верите во все это и знаете, что не можете никому об этом рассказать – вас тут же уволят.
Я посмотрел в окно, на мой «Бронко», ржавевший на парковке; металл тосковал по земле, из которой вышел. Там ему жилось лучше.
– Кто платит за эти сеансы? – спросил я.
– Вы. Но у нас скользящая шкала.
– Потрясающе.
Врач на мгновение задумался, потом сказал:
– Вам будет легче, если я скажу, что верю в чудовищ?
– Мне? Быть может, но не тем людям, которые выдают психиатрические лицензии.
– Я расскажу вам одну историю. Я знаю, что из-за вашего… хобби люди обращаются к вам, верно? И говорят, что у них дома живут призраки или демоны.
– Иногда.
– И, как я предполагаю, если вы приезжаете и говорите им, что причина их волнений самая обычная, не сверхъестественная, они не очень-то успокаиваются. Верно? То есть они хотят, чтобы на их чердаке шумел призрак, а не белка, застрявшая в дымоходе.
– Да, мне кажется.
– Так что, как видите, страх – просто проявление неуверенности. Больше всего на свете люди хотят быть правыми. Даже если речь идет о их собственной смерти. Если мы верим, что за следующим углом прячутся монстры, готовые растерзать нас на части, мы всегда предпочитаем быть правыми относительно этих монстров, чем ошибаться в глазах других и выглядеть дураками.
Я не ответил. Потом поглядел вокруг, в поисках часов. У него их не было, вот ублюдок.
– Итак, несколько лет назад, когда я был на конференции в Европе, мне позвонила жена и стала настойчиво утверждать, что стены нашей прачечной пульсируют. Она использовала именно это слово. Пульсируют, словно живые. Она описала жужжание, энергию, которую чувствовала, входя в комнату. Я предположил, что дело в проводке. И тут она… ну, давайте скажем, очень разволновалась. Спустя три дня, когда я уже собирался возвращаться, она позвонила опять и сказала, что стало еще хуже. От стены исходит отчетливое жужжание. Она не может спать. Она слышит его, как только входит в дом. Она чувствует вибрацию, как если бы что-то сверхъестественное готово ворваться в наш мир. Итак, на следующий день я прилетел домой и нашел ее очень расстроенной. И сразу понял, почему мое предположение о проводке оскорбило ее – это был звук чего-то живого. И очень большого. Итак, хотя я очень устал и буквально валился с ног, пришлось пойти в гараж, взять инструменты и снять наружную обшивку. Угадайте, что я там нашел.
Я не ответил.
– Угадайте!
– Не уверен, что хочу знать.
– Пчел. Они устроили в стене настоящий улей, протянувшийся от пола до потолка. Десятки тысяч пчел.
Его лицо светилось, пока он рассказывал этот занятный анекдот. Почему нет? Он получает за это деньги.
– Итак, я надел шляпу, обмотал лицо шарфом жены и полил улей отравой. Я убил тысячи пчел. И только позже сообразил, что пчелы – очень ценные, и местный пасечник с удовольствием пришел бы и забрал улей без всякой платы. И даже наоборот: он бы заплатил мне, если бы я не убил так много пчел с самого начала.
– Хмм.
– Вы понимаете?
– Да, ваша жена думала, что это чудовище. А оказалось, что обыкновенные пчелы. Итак, моя маленькая проблемка – просто пчелы. Это все пчелы. Не о чем беспокоиться.
– Боюсь, вы неправильно поняли. В тот день очень могущественный и очень опасный монстр стал реальным. Просто спросите пчел.
36 часов до Эпидемии
– Ты видишь меня? – спросил я.
– Ага, – ответила веснушчатая рыжая голова на моем лэптопе. Эми Салливан заплела волосы в косички, которые я любил, и надела огромную издевательскую футболку с плохо нарисованными орлом и американским флагом, которую я ненавидел. На ней она казалась палаткой.
– Как прошел сеанс? – спросила она.
– Господи, Эми. Не начинай разговор со своим другом с того, как прошло назначенное судом лечение. Спроси чего-нибудь попроще.
– О, извини.
– Больная тема.
– Хорошо, забудь.
– Ты вернешься домой на День Благодарения? – спросил я.
– Ага. А ты что, скучаешь по мне?
– Сама знаешь, без тебя у меня все валится из рук.
После еще одного удара сердца и глотка чая она сказала:
– С тобой все в порядке? Не только лечение, но… все?
– Э… твоей соседки по комнате нет, верно?
– Да.
– Отлично. Да, все в порядке. Все тихо.
– Той ночью я жутко перепугалась, – тихо сказала она.
– Да, еще бы.
– Уже давно ничего такого не происходило…
– Знаю.
– Если опять что-нибудь произойдет…
– Тогда я опять выстрелю из арбалета. Я тебе говорил.
– А твоему врачу?
– Эми, ты слишком проницательная.
– Нет, просто любопытная.
– Как я умудрился найти девчонку, которая умеет общаться еще хуже, чем я?
Она еще раз отпила из чашки, которую достала из-за камеры. Чашку она поддерживала левым запястьем. То есть обрубком того, что было ее левой кистью. Еще подростком, до того как мы познакомились, она попала в аварию, потеряла левую кисть и родителей, зато приобрела хронические боли и титановый штырь в спине. От протеза кисти она отказалась: решила, что он «гадкий». Но, по-моему, с титановой спиной и рукой робота она бы стала киборгом процентов на десять – эта мысль меня дико возбуждала.
