– Хорошо, – сказал я. – Нам нужно убираться отсюда.
– Они сказали, что мы не должны уходить.
– Анна, скоро ты узнаешь, что взрослые не всегда правы. Мы… давай скажем так, что будет лучше, если нас здесь не будет, когда твой человек-тень вернется. Но если он это сделает, я не хочу, чтобы ты впадала в панику. Не думаю, что ему нужна ты; мне кажется, ему нужен я.
– Да, он так и сказал.
– Он говорил с тобой?
Она заколебалась:
– Ну, вроде как. Я могу слышать его. Не думаю, что у него есть рот. Как у «Хэлло Китти».
– И… что он сказал?
– Я не хочу повторять, но не думаю, что он тебя любит.
Я ничего не ответил.
– Хочешь мистера Медведя? – спросила Анна.
– Нет, спасибо.
Я протянул руку так далеко, как позволил наручник, то есть очень недалеко. И почувствовал, как маленький костяной бугорок остановил наручник в двух дюймах от большого пальца. Если дернуть рукой достаточно сильно, бугорок, безусловно, сместится, и хлынувшая кровь его смажет. Обычно наручник не могут снять из-за страшной боли. Но я не такой слабак, у меня очко не играет.
Скрип металла. Я собирался спросить Анну, что она делает, когда до меня дошло…
БЛЯ, ЭТА ДВЕРЬ. ДВЕРЬ ОТКРЫТА.
Я сел и отбросил одеяло. Комната купалась в свете, из дверного проема били два мощных прожектора, находившиеся рядом друг с другом, как глаза гигантского робота, высунувшего голову из-под пола. Их лучи меня мгновенно ослепили, но я прищурился, посмотрел в угол и крикнул:
– Анна! Уходи…
Слова застыли в горле. Прожекторы осветили комнату, в которой оказались маленький прикроватный столик, туалет, грязный умывальник и одна кровать. Моя.
И в этой комнате я был абсолютно один.
Только на полу валялся старый плюшевый медведь, изодранный и грязный.
* * *
Руки в перчатках схватили меня и прижали к кровати. Два чувака в защитных скафандрах, но не белых, а черных, на руках, торсе и бедрах что-то вроде брони. Лицевые щитки тонированы, так что лица разглядеть невозможно.
С поручня кровати сняли наручник и застегнули его вокруг моего второго запястья. Лодыжки сковали кандалами. Меня вытащили из кровати и повели по длинному коридору, в который выходило множество ржавых железных дверей, вроде той, из которой меня вытащили.
Там были и другие люди, пробужденные к жизни звуком наших шагов мимо их камер. Я услышал, как какой-то старик вопит своей жене или дочке: «КЭТИ!!! КЭЭЭЭТИ! ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ?» Ему никто не ответил. Из-за одной двери я услышал царапанье, словно кто-то пытался процарапать путь наружу. Кто-то просил еды, а кто-то таблеток от боли.
В то мгновение, когда я проходил мимо очередной двери, мужской голос с другой стороны позвал:
– Эй! Приятель! Эй! Открой дверь. Пожалуйста. Моя жена, она здесь, внутри, истекает кровью. Умоляю тебя.
Я остановился.
– Я здесь. Что…
Руки в перчатках опять схватили меня и потащили дальше.
– Эй! Вы собираетесь помочь этому парню? Эй!
Охранники не ответили. Отчаявшийся голос позади меня просил, молил и плакал.
Коридор повернул вправо, но меня поставили перед большим телеэкраном, вделанным в стену. Под ним находился интерком с кнопкой «прием-передача». Экран замигал и ожил, и в нем появился человек в защитном костюме, но обычном, приятно белом, как ты и ждешь от правительственного агента. Лицо за прозрачным плексигласовым щитком было мне знакомо, я уже видел эти подстриженные серебряные волосы и улыбающиеся морщинки.
– Доброе утро, мистер Вонг. Как мы себя сегодня чувствуем?
– Доктор Теннет? Какого черта вы тут делаете?
«Быть может, все это мне снится?»
– Если мы будем отвечать вопросом на вопрос, эта беседа никуда не придет, верно?
– Я чувствую себя хреново. Почему вы здесь?
– Вы не помните?
– Очевидно, нет.
– А что вы помните?
– Пачку парней в космических скафандрах, которые стреляли в людей на парковке ББ. Меня забрызгало кишками. Следующее, что я помню, – как прикован к кровати в этой тюрьме. И теперь мой психиатр по какой-то причине оказался здесь.
– Тюрьма? Так вы считаете, что находитесь в тюрьме?
– Здесь крошечные комнаты с замками и наручниками, и я не могу выйти. Называйте это так, как хотите. Сколько времени я здесь?
– Вы честно больше ничего не помните? Совсем-совсем?
– Да.
– То есть вы даже не помните, как оказались здесь? Мне трудно в это поверить.
– Черт побери, я ничего не помню.
– Я полностью понимаю ваше возбуждение. Но собираюсь попросить вас еще немного потерпеть. Я – часть команды, которую послали наблюдать за вами и всеми остальными. Мы пытаемся поставить вас на ноги.
Он посмотрел вниз и что-то сделал пальцами. Печатал на ноутбуке. Делает заметки. Безразличный к приглушенным стонам страдающих людей, доносящихся из коридора за мной.
– Доктор, кто-нибудь собирается помочь людям, собранным здесь?
– Это было бы… неразумно. Уверяю вас, что пациенты, которым действительно нужна помощь, ее получают. И опять же, это не тюрьма.
– Значит, я могу уйти?
– Когда я буду уверен, что ваше состояние стабилизировалось, вы опять присоединитесь к остальным, находящимся в карантине.
– И где это?
– Над вами, в больнице. Основная карантинная зона.
– Но оттуда я не смогу уйти?
– Боюсь, что нет. Правительство скажет мне пару ласковых, если я выпущу любого из вас.
– И где я сейчас?
– В старой лечебнице Фирф, брошенной туберкулезной больнице ниже по улице. Временный командный центр БИЭПИ и место обработки пациентов.
Мне показалось, он сказал «бэби» и я решил, что совсем сошел с ума.
– Командный центр чего?
– Б-И-Э-П-И. Быстрое Искоренение Экзотических Патогенов тире Исследование. Не слишком широко известная оперативная группа для ситуаций вроде этой.
– Что за ситуации «вроде этой»?
– Кстати, у нас с вами уже был разговор на эту тему. Я знаю, что вы спросите дальше.
– Джон и Эми здесь?
– И опять я могу сказать вам только одно: у нас есть три Джона – Вашингтон, Ролс и Перзински. Но ни одной Эми.
У меня было еще с десяток вопросов: Как они? Выбрались ли из города? Где они сейчас? Но я знал, что этот мудак никогда не ответит.
– Погодите, вы сказали «опять присоединитесь»? Получается, я уже был в карантине?
