Джон надеялся, что сможет заглянуть во двор – если Дэйв жив и снаружи и если Джон сумеет заметить его, этого вполне хватит. Но они покрыли чертову ограду брезентом и, необъяснимо, напечатанными с ошибками рекламными плакатами (на секции ограды прямо перед ним висел чудовищных размеров рекламный щит, говоривший: «ПОПРОБУЙ ЧЕТВЕРТЬ ФУНТА ЧЕРНОГО АНУСА»). Стоило раньше понять, что это будет совсем нелегко. Джон обошел ограду, путешествие заняло по меньшей мере час. Или ничего не заняло, как посмотреть. И в голове Джона сформировался вопрос: а время когда-нибудь вообще вернется к нормальному ходу? Что он будет делать, если так все и останется навсегда? Заведет хобби?
Джон не нашел очевидный способ попасть в карантин – надеялся, что кто-нибудь будет проходить через открытые ворота именно в то мгновение, когда время остановилось, а по замершей ограде взбираться было не легче, чем при нормальном течении времени. Завитки колючей проволоки в состоянии абсолютной жесткости стали просто непролазными. Джону живо представилось, как он падает на проволоку, острые кончики проходят через брюшную полость и уничтожают внутренности. И он так и останется, наколотый на лезвия, будучи не в состоянии освободить себя. И неспособный умереть. Навсегда.
Джон закончил круг и опять очутился перед главными воротами.
Он заметил замерзшую колонну дыма, которую ветер нес горизонтально над оградой, и представил себе, что, может быть, заключенные стоят вокруг лагерного костра и жарят сосиски или еще что-нибудь. Вот если бы он сумел подняться достаточно высоко и заглянуть за ограду…
Бум! Прямо за ним росли деревья. И они выглядели так, что на них вполне можно было залезть. На полпути вверх Джону пришло в голову, что два месяца назад это было бы просто невозможно – замерзшие-во-времени листья перерезали бы его ничуть не хуже колючей проволоки. Но стояла середина ноября, и он без проблем хватался за голые сучья. Он нормально забирался, пока не врезался головой в невидимое силовое поле. Над ним висела серая дымка, и он наконец сообразил, что это завиток дыма от лагерного костра, унесенный порывом ветра, который Джон, очевидно, не мог чувствовать. Он изменил направление, чтобы обойти его, и оказался на высоте, при падении с которой точно сломал бы шею…
…и лежал бы, дергаясь и крича, никем не услышанный в вечности между мгновениями
…и внезапно сообразил, что дым от лагерного костра образовал мост, ведший через ограду прямо в карантин.
Сражаясь с любыми возможными чувствами равновесия и самосохранения, Джон встал на серую дымку и пошел над оградой, старясь глядеть только вперед и не замечать, насколько этот мост хлипок и прозрачен. Однако идти было нетрудно; крошечные частицы пепла, подвешенные в воздухе, выглядели шероховатыми; как будто он шел по огромному куску мыла «Лава».
По мере приближения к костру завиток становился все уже, и, пройдя над изгородью, Джон встал на четвереньки и пополз. Потом спрыгнул на землю, потому что ему не понравилась мысль идти по раскаленным углям умирающего костра, хотя они и замерзли во времени. Он понятия не имел, как все это работает.
Как только Джон перестал думать о том, чтобы не упасть вниз головой, у него наконец появилось время посмотреть на то, что происходит во дворе. Повсюду стояли дюжины людей в красных и зеленых комбинезонах. Черт, он не понимает, почему здесь хуже, чем в городе. Нет монстра, прыгающего на них сверху, так что за охраняемой роботами оградой достаточно безопасно. Если Дэйв здесь и жив, это, похоже, самый лучший из возможных сценариев. Джон случайно взглянул на то, что горело в костре, и вот тут он подумал: «О, черт».
Джон оторвал взгляд от костей в пепле – он поймал себя на том, что пытался сосчитать черепа и дошел до шестидесяти двух, когда перестал, – и начал ходить через замершую жизнь воскового подобия карантина. Никто из тех, кто стоял во дворе, не был Дэвидом, так что он направился к больнице. К счастью, дверь была приоткрыта, так что не придется разыскивать какой-нибудь замысловатый путь в…
Дэйв!
Здесь, у главного входа в больницу, Джон почти пропустил его, потому что тот наклонился и застыл, завязывая шнурок. Рядом с ним на земле лежала открытая коробка с бобами, в ней торчала маленькая пластиковая ложка. И рядом же стояла Молли, уже готовая залезть в бобы, поскольку Дэйв отвлекся.
Внутри Джона обрушилась плотина, река облегчения прошла через него с такой силой, что он едва не упал.
Дэйв выжил. Каким-то образом.
Его друг побледнел и похудел. Сильно похудел. И хотя явно мог спокойно пережить такую потерю веса, похудел он только потому, что сидел в концлагере, куда его заперли против воли, и ел холодные бобы и всякую дрянь. Упакованный здесь вместе с другими чуваками, он, отрезанный от внешнего мира, безусловно, ненавидел это место, стоя посреди мусора, разбитых окон и горящих трупов. И еще потому, что все его бросили. Потому что Джон его бросил.
Потом прорвалась еще одна плотина, на этот раз высвободив волну черной ненависти к себе, которая была готова сокрушить песчаный замок его сознания. Но Джон удержал ее на расстоянии, зная, что сейчас не в состоянии дать темноте затопить свою голову. Он выпьет. Позже. Но сейчас ему надо попробовать.
– Дэйв? – сказал Джон, и слова умерли прямо перед ним, поглощенные тишиной остановившегося мира. Похоже, маленький карман времени, который разрешал Джону двигаться, заканчивался в двух дюймах от его лица, и звук не распространялся дальше. Он наклонился ближе к статуе Дэйва и сказал: – Дэйв, я не знаю, можешь ли ты услышать меня. Но я иду. Будь наготове. Оставайся поближе к ограде. Если то, что я говорю, способно проникнуть в тебя, пусть проникнет. Жди, когда раздастся звук, словно все полетело к черту.
Никакой реакции, конечно. Джон попытался придумать, что еще он может сделать, но тут же представил себе, что время внезапно возобновляет ход, пока он здесь стоит. Тогда, пока Эми пытается спасти их обоих, он сам окажется заперт внутри карантина, а Фальконера разрежут на несколько окровавленных ломтей.
Джон вернулся к дымному мосту, опять перешел ограду и едва не свалился, перебираясь с жесткого дыма на ветки дерева. Но постепенно ему удалось добраться до земли, спрыгнуть на неподвижную траву и отправиться обратно, к дому Дэйва. Дорога Дэйва проходила мимо лечебницы, в стене которой зияла огромная дыра, из который сочился дым. А потом он увидел кое-что такое, от чего едва не обосрался.
Тени. Движущиеся тени.
И это была не какая-то шутка света, а самые настоящие люди-тени, похожие на того, которого он увидел в ролике, снятом больничной камерой слежения, и которого Дэйв заметил в своей ванной. Именно о таких рассказывали исторические записи, сделанные со слов обычных людей, наблюдавших их здесь и там в Неназываемом. И они двигались. Бывшая лечебница Фирфа, она же бывшая штаб-квартира БИЭПИ, кишела людьми-тенями. Двигающимися, изгибающимися в воздухе. Не замерзшими, как все остальное. О них Джон знал только одно – время их не ограничивает, и это делает их невыразимо опасными. Да, это, ну еще и то, конечно, что они – полные засранцы.
