– Что?
– Как, ты сказал, тебя зовут?
– Джон. А тебя?
– Джимми Дюпре. Рад видеть тебя. Мы будем держать весь карантин до тех пор, пока ВВС не разнесут все это дерьмо где-то через…
2 часа 35 минут до бомбардировки Неназываемого
– Я уже упоминал свою книгу, – сказал Мар-кони. – «Вавилонский рубеж».
– Ага. А я сказал, что не читал ее. Обычно я жду, когда выйдет фильм.
– Пожалуйста, попробуй сосредоточиться. Ты понимаешь смысл названия? Ведь ты знаешь о Вавилонской башне, верно? Ты же ходил в воскресную школу?
– Ага, знаю. В древности все люди говорили на одном и том же языке, но потом они решили построить башню до небес. Тогда Бог проклял все место работы, каждый заговорил на разном языке и все смешалось.
– Совершенно верно. «И сошел Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие. И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать; сойдем же и смешаем там язык их так, чтобы один не понимал речи другого»
[6]. Вот так прямо в тексте и сказано, мистер Вонг – Бог испугался. И он ограничил нашу способность общаться, боялся, что, действуя заодно, мы бросим вызов Его власти.
– Надеюсь, вы не говорите мне, что вся эта дрянь является Божьим проклятием, наложенным из-за того, что мы построили наши здания слишком высокими. Вроде как урок, чтобы навязать плоский город. Лучше бы он взялся за Дубай.
– Нет. Но это параллель. Ты знаком с числом Данбара?
– Нет.
– Но ты должен, ведь оно правит каждым мгновением твоей сознательной жизни. Это и есть наша Вавилонская башня. Человеческие амбиции ограничивает вовсе не отсутствие единого языка. А число Данбара. Оно названо по имени британского антрополога Робина Данбара. Он изучал мозги приматов и их общественное поведение. И обнаружил кое-что, что должно изменить твое восприятие мира. Он заметил, что чем больше неокортекс, кора головного мозга, тем большую общину могут создать приматы. Видишь ли, взаимоотношения в сложном обществе требуют от головного мозга много работы. И когда оказывается, что группа приматов больше, чем могут обработать мозги, вся система рушится. Образуются трещины. Начинаются войны. А теперь, обрати внимание – это критически важно, ты можешь поглядеть на мозг примата и предсказать, насколько велико его племя, даже не зная, к какому виду он принадлежит.
– У Оуэна есть часы? Вы сказали ему про пятнадцать минут, но я не знаю, воспринял он это буквально или…
– Мы уладим с ним дело через мгновение, но я тебя понял. Самое важное – каждый примат имеет свое число. – Маркони показал на толпу, собравшуюся за оградой. – Включая и этих приматов там, снаружи. Включая тебя и меня. Если опираться на размер неокортекса человека, получится примерно сто пятьдесят. Именно столько людей мы в состоянии распознать, прежде чем достигнем максимума наших связей. Конечно, в зависимости от конкретного человека, число может быть слегка другим. Это и есть максимальная способность человека к состраданию.
Я посмотрел на него во все глаза.
– Погодите, – сказал я. – Неужели есть такая часть нашего мозга, которая диктует нам, сколько людей мы в состоянии вытерпеть, прежде чем начнем действовать как задницы?
– Поздравляю, теперь ты знаешь единственную причину того, почему мир устроен так, а не иначе. И теперь ты понял главную проблему – нам требуется наладить сотрудничество в группах больше ста пятидесяти человек. В правительствах. В корпорациях. В обществе в целом. Но мы физически неспособны это сделать. Так что в любое мгновение каждого дня мы изо всех сил пытаемся разделить все население земли на две группы – те, кто внутри нашей сферы сочувствия, и те, кто снаружи. Черные против белых, либералы против консерваторов, мусульмане против христиан, фаны «Лейкерс» против фанов «Селтика». С нами или против нас. Инфицированные против чистых.
Мы упрощаем десятки миллионов личностей до стереотипа, и тогда они могут занять место только одной личности в нашей ограниченной доступной памяти. Это и есть ключ: те, кто находятся вне круга – вообще не люди. У нас нет способности распознавать их, как людей. Вот почему ты страдаешь, оттого что твоя девушка потеряла палец, и тебе наплевать на сотни тысяч погибших от землетрясения в Афганистане. Именно это делает возможным геноцид. Именно это дает возможность генеральному директору ставить подпись на документе, благодаря которому компания отравит какую-нибудь реку в Малайзии и десять тысяч детей родятся уродами. Из-за ограничения в ментальной аппаратуре для него эти малайцы все равно что муравьи.
Я посмотрел на толпу снаружи и потер лоб.
– Или монстры.
– Теперь ты начал понимать. Точно так же толпа снаружи не видит в нас людей. И точно так же все остальные граждане нашей страны не видят людей внутри города. И очень скоро остальной мир не будет считать людьми всех в этой стране. И паранойя будет распространяться, пока не охватит всю планету. Эта инфекция, этот в высшей степени неопределимый паразит, который обесчеловечивает своего хозяина, умеет великолепно использовать этот фундаментальный недостаток, ограничение нашего оборудования. И вот тогда будет настоящая инфекция.
Маркони выбил трубку в утку и вытащил мешочек с табаком.
– И это возвращает нас к Вавилонской башне. Благодаря этому ограничению нашей способности к сотрудничеству люди обречены на уничтожение. В некоторой специфической точке, определенной общим размером человеческой популяции на планете и массой прочих факторов, мы уничтожим сами себя. Это и есть Вавилонский рубеж. Точка, в которой общевидовое истощение человеческого сострадания достигнет критической массы.
– И вы думаете, что весь этот кавардак, начавшийся с того, что я нашел в собственной кровати гигантского внеземного паука, – их план, который должен вызвать это событие?
Он кивнул:
– Способность паразита бесконечно оставаться под прикрытием, инфицированные не показывают абсолютно никаких симптомов… само совершенство. Любой может быть инфицирован, в любое мгновение, в любой точке мира. И если ты хочешь увидеть будущее планеты Земля, просто погляди в окно.
Я нашел стул и упал на него. Раздался резкий стук в дверь.
– Вы что-то задержались, док, – сказал Оуэн.
– Пять минут ничего не изменят, мистер Барбер.
Понизив голос, я сказал:
– Погодите. Вы написали книгу о том, что произойдет до того, как это произошло на самом деле? Черт побери, почему вы не послали мне экземпляр?
– Тебе не нужна никакая книга, чтобы увидеть что происходит. И никому не нужна. Это то, что Они строили с начала цивилизации, и сейчас, когда мы подошли к рубежу ближе, все ускорилось, как последний песок, бегущий из песчаных часов. Посмотри на игры, в которые играют дети. Средний ребенок убивает в видеоиграх десять тысяч человек до того, как поступает в среднюю школу. Усилим этот урок, нажав одну кнопку: существа по ту сторону твоего ружья – не люди. И когда новость об инфекции распространилась, как мир немедленно назвал инфицированных?
