— То, что просили, — качнул головой мельник и добавил: — Надобности. Сами же велели. Чин по чину, усе сделали, написали, как было сказано. Потом еще добавим.
— Так это — не все? — сел за стол вириец.
— И откуда столько грамотеев взялось? — удивился Рион.
— Так к Ламару-писарю все подались, — сказала появившаяся вслед за мельником Пелагея.
— Точно, — подтвердил Казум. — Остальное Хирей-пасечник донесет, если у Ламара рука раньше не отвалится.
— Зато корову — точно купит, — вставила хозяйка, вытирая руки фартуком. — Ну не корову, так козу.
— «Досточтимые господари чаровники. — Чернокнижник развернул ближайший свиток, отбросил в сторону яркую алую ленточку, явно позаимствованную из чьей-то косы, и стал читать вслух, — на милость вашу уповаю, дозволенья испросить имею, дабы первейшей доставить до вас дщерь свою для последующего… — вириец запнулся, сделал круглые глаза и закончил: — Поноса».
Рион закашлялся, Михей покраснел и сделал вид, что угол печи интересует его гораздо больше, чем бумажки на столе.
— «Девка ликом красна и кругла, славна косою, а посему вызывает охоту и приязнь. Доселе не венчана. Бела, пышна, бед… бедриста и полногруда, тем паче понести и разрешиться смогёт без труда. Вопрошаю за разрешенье нужды. — И подпись: — Кагора-ткачиха».
— Кто про что, а эти все о том же, — пробормотал Рион и проводил взглядом Пелагею, которая отправилась переставлять чугунки в печке.
Следующий листок, замызганный и небрежно скомканный, Вит брал с явной опаской.
— У мужичка шишок
[17] сдох, — через минуту сказал чернокнижник. — Требует заселить нового.
— Изгнать, — поправил его Рион.
— Нет. Подселить. Скучно человеку. Прежнего он схоронил «по-людски» и теперь страдает от одиночества.
— Как это он умудрился нежить бестелесную земле предать? — спросила я.
— Полна земля тарийская чудес невиданных, — почти пропел Рион.
— И первача, переброжённого в количествах немереных, — в тон ему заметил вириец, отбрасывая бумажку.
— Дядька Казум, — позвала я, подергав мельника за рукав, пока парни разворачивали следующий листок. — Мне послышалось или кто-то кричал? Знаете, так, словно руку дверьми прищемил? Или не руку…
Знаю, этот вопрос задавать не стоило. Не стоило вообще привлекать внимания, но… Меня все еще преследовало это странное чувство, будто кто-то смотрит в спину. Оно чуть притупилось, но не исчезло. Я даже оглянулась на красный угол, но там был только лик Эола. Бог взирал сурово и даже с укором, вряд ли ему нравилось, чем мы тут занимались.
— Да нет, — отмахнулся мельник. — Вернее, да, — тут же поправился он. — Я тоже слышал, уже, грешным делом, подумал, что у пастуха Жига жинка снова в родах, а оказалось… — он вздохнул, — Игнара-пьяница к Эолу отправилась. Допилась, вестимо.
— То есть она умерла от…
— Да не знаю я, от чего. Браги перебрала, все давно к этому шло, прошлую годовщину сошествие Эола так встретила, что пластом седмицу лежала, даже сил выть не было. Майана так и сказала: коль заливать не перестанете, кишки вспучит. Она не перестала. — Мельник пожал плечами, а потом, словно спохватившись, добавил: — Жалко, конечно, хоть и дурна баба. Я как раз у писаря был, когда девки голосить начали, но сразу к вам поспешил, ибо нужды людские — они важнее. Там сейчас Шугар, на ледник ее свезет. Эх, все-таки придется за Теиром ехать, уже двое преставились, схоронить надобно…
Я ничего не сказала. Не смогла, так как кишки свернулись узлом не только у неведомой Игнары-пьяницы. Потому что еще недавно в Хогьках тоже гибли люди и тоже от пьянства. Три ночи подряд.
Парни тем временем разворачивали одну бумажку за другой. Свитки, перетянутые цветными лентами и бечевками, содержали по большей части предложения доставить к чаровникам ту или иную дщерь или племянницу в качестве матерей для будущих чаровников. Такие послания просто отбрасывали в сторону, видимо, предполагаемые отцы не горели желанием стать оными.
— Просят снять порчу с глаз… нет, сглаз. Черт его знает, как правильно.
— Тут женщина хочет заговорить мужа от пьянства.
— А другая просит срочно ввести своего в запой «на подольше». Ибо спасу от него нет. «Доколе в избе сиднем сидеть буде да жизни поучать!»
— Так устроили бы родственный обмен, — предложил Вит.
Рион хмыкнул и зачитал следующее:
— Вразумите Гишку, козла безрогого. Бодает всех. Даже курей. Накануне и вовсе с петухом подрался. Объясните неразумному, что раз рогов нема, то и биться нечем.
В дверь снова постучали. Вит поднял голову. И в его глазах я увидела отражение своего страха, своих настороженности и предчувствия. Чернокнижник сидел за столом, читал записки, спина прямая, плечи напряжены… Он ждал так же, как и я, пусть Михей уже давно опустил арбалет, а Рион пренебрежительно хмыкал над «просьбами». Мы знали — что-то близится, неслышно подступает к самому порогу и скоро заглянет на огонек…
На этот раз проситель не стал дожидаться разрешения, возможно, боялся его не получить, он ввалился в дом Пелагеи без спроса — высокий худой мужчина, пахнущий дымом и горелым маслом. За ним в комнату вбежала растерянная Майана.
— Вам чего, Шугар? — спросил мельник, скорчив недовольную мину, словно вошедший ему не нравился. Вернее, судя по брошенному на Риона заискивающему взгляду, Казуму было неловко за неопрятного и вонючего односельчанина. Так же смотрел на чистильщика выгребных ям наш староста, когда тот явился в храм Эола пред светлые очи заезжего смирта. Староста не стыдился самого чистильщика, он стыдился того, что односельчанина в таком виде увидел тот, перед кем он не хотел ударить в грязь лицом.
— Казум, ты чего, шутковать изволил?
— Охолони, Шугар, не видишь, господа колдованцы заняты.
— Да я-то чего, — смутился вновь вошедший. — Сам же послал за покойницей, сам сказал, а потом сам же и…
— Дядька Казум, — пролепетала Майана, — Игнара пропала.
— Как пропала? — не понял мельник. Вит повернулся к травнице, Михей осенил себя знаком Эола. — Ты куда ездил-то?
— Дык куда сказал — на северную окраину, к дому Сурьки, токмо тама никого не было. Я ведь даже сунулся к ней, а дурна баба сказала, что ты сам давеча приходить изволил и тело на телегу грузил. Оно и ладно бы, токмо зачем меня звал тогдась? Работы и так по маковку…
— Майана, — перебил мельник. — Чего он несет?
— Я оставила Игнару там, где мы… — она посмотрела на меня, — ее нашли, и побежала к Тюрке-омывальщице. А надо было остаться или Сурьку попросить, — расстроилась девушка.
— Я приехал, а там никого, значится. Вот, думаю, неужели Казум-старшой пошутил над Шугаром, и не помирала Игнара-то. Мало ли, сомлела, а потом оклемалася да до дому пошла, не в первый раз ведь…
