— Нет ее дома, — вставила травница. — Да и не могла она никуда уйти, мертвая же была. — Взгляд девушки остановился на мне.
Я промолчала, не спеша ни соглашаться, ни спорить с травницей. Михей повторно осенил себя знаком Эола.
— Да-да, — с готовностью подтвердил Шугар, — даже Сурька на крыльце голосила, что ты сам, значится, покойницу забрал, и неча мне тут шастать…
— Да не забирал я ничегось, я тут с господами колдованцами был. — Казум заморгал и тоже осенил себя знаком Эола. — Ты с утреца уже опохмелился, что ль, Шугар?
Шугар отвел взгляд.
— Ну что за сказки? — попенял им Рион, поднимаясь.
Травница в сильнейшем волнении повторила жест мельника, а за ней и заглянувшая в комнату Пелагея.
— Кому сказки, а кому и… — Казум не договорил, а Рион уже поднялся с места, я даже не стала спрашивать, что он намерен сделать. И так понятно, влезть по уши в новую историю. А меня, как назло, снова потянуло в лес…
Тяжелый взгляд ожег затылок, заставил переступить с ноги на ногу. Я едва удержалась, чтобы не повернуться и не показать Виту язык или не швырнуть в него чем-то. Глупая девчоночья выходка сейчас казалась донельзя уместной. Только вириец умел так колоть и ласкать глазами одновременно. Что на него нашло? А на меня? Давно ли я стала ощущать его взгляды спиной?
— Значит, так… — начал Рион.
Но я перебила:
— Дядька Казум, вы сказали, что раньше умер кто-то еще. Вы ведь приехали в скит за Теиром, чтобы соборовать умершего?
— Да, — кивнул мельник. — Паркуса-лудильщика.
— Как он погиб? — спросил Рион, судя по напряженной позе, до парня наконец дошло, почему у меня такие плохие предчувствия. Даже Михей нахмурился и стал что-то высчитывать, загибая пальцы. Чем Эол не шутит, вдруг они тоже внезапно полюбят лес?
— Погиб? — удивился мельник. — Нет, он просто умер. Старый был. Пришел его черед отправиться к Эолу.
— Дома почил?
— Нет. За старой кузней поутру нашли. Госпожа стрига, а зачем вам Паркус?
— Просто, — не дал мне ответить чернокнижник, — хотим знать, кому мы обязаны тем, что встретили вас на лесной дороге.
— Все во власти Эола, — покачал головой Шугар. — Поди, опять от кузнеца по утреннему холодку возвращался, когда навь
[18] встретил.
— Только нави нам здесь и не хватало, — проговорил Рион. От прежнего веселья не осталось и следа.
Глупыми парни не были, даже Михей. Пусть стрелок иногда казался немного наивным и простоватым, а Рион излишне правильным, как может быть правильной проповедь смирта, но не глупыми. Вит, который многого не знал, чувствовал куда больше всех нас, вместе взятых. Чувствовал, что время истончается, тает, словно воск на зажженной свече, и все же сидел здесь и перебирал бумажки. Опасность, разливающаяся в воздухе, и нарочитое спокойствие и веселье вирийца…
— Давайте посмотрим на вашего лудильщика, — встал чернокнижник. — От греха подальше, а то вдруг окажется, что он тоже погулять вышел.
Пелагея охнула и спряталась за печку.
— Интересно, — пробормотал Рион, следуя за вирийцем, и тихо, так, чтобы слышали только мы с чернокнижником, спросил: — Происходит что-то необычное?
— Думаешь? — иронично спросил Вит, когда Шугар, что-то бормоча и прося прощения, посторонился, выпуская его из дома.
— Ага, — кивнул чаровник, — вас с Айкой словно подменили после капища, рветесь людям помогать. Уж не вселились ли в вас дасу?
— Может, святой водой окропить? — предложил стрелок, пристраивая арбалет на плечо.
— Окропи, кто же тебе мешает. Кстати, о святой воде. — Вит посмотрел на купол часовни, о чем-то усиленно размышляя.
Я обернулась и глянула на дом: на крыльцо вышли Пелагея, Шугар, Майана. Казум шел с нами, указывая дорогу. Дверь покачивалась на ветру, и почему-то у меня возникло впечатление, что чинить ее уже поздно.
У нас в Солодках жила Гурьяна-вдова, ее еще плакальщицей прозвали, а за глаза так и вовсе бедой. Она всегда и во всем видела лишь плохое. Ветер с севера — выморозит посевы, с юга — к засухе, вообще нет ветра — однозначно грядет мор и пора сколачивать гробы. Хорошо, что уехала в прошлом году, а то, рано или поздно, ей пустили бы красного петуха в избу. К чему я ее вспомнила? К тому, что сегодня сама себе очень напоминала Гурьяну.
Успокойся, Айка. Покойники не ходят. Я покосилась на чернокнижника… Наверное. Ну уж, во всяком случае, не в этом Эолом забытом селении. Не ходят и не исчезают, если их не заставят, конечно.
— Сбегать? — предложил вирийцу Михей, кивнув на часовню.
— Сомневаюсь, что она там есть, — проговорил Вит и, повысив голос, спросил у Казума: — У вас нет своего смирта?
— Так Теир и есть наш смирт, — удивился мельник. — Благословенный человек, — он осенил себя знаком Эола. — Не побоялся, взялся покаяние на проклятом капище нести, дабы изгнать погань с земли тарийской, даже обет дал, что останется там до тех пор, пока… — Мельник вздохнул и снова пошел вперед. — Вот и приходится за ним туда-сюда ездить, когда кто-нибудь сподобится помереть или родиться.
— Что, так и катаетесь до самого скита? И нечисти не боитесь? — Вит пошел следом.
— Спаси Эол, — снова поднял руку в защитном жесте Казум. — На просеке жду. Нет туда никому хода, коли жить охота.
И в этот момент я поняла — словно увидала уши степного кота, показавшиеся над камышами. Поняла, отчего оборачивалась на образ Эола в углу…
— Поэтому вы так и удивились, увидев нас? — спросила я.
— Сразу смекнул, что вы непросты, — похвалился Казум, сворачивая к восточной окраине села.
Два крайних дома стояли очень близко. Почерневшие, старенькие, они наклонились друг к другу крышами, словно заговорщики. Михей вдруг споткнулся и грохнулся в пыль. Щелкнула спущенная тетива, и болт, сердитой осой прожужжав мимо головы мельника, с сухим треском вошел в одну из досок чердачного окна правого домика. Ставня гулко хлопнула по стене.
Мельник крякнул, тряхнул головой, открыл рот, потоптался у дома, но выругаться не решился, хотя в такой ситуации, как говорят, сам Эол велел.
— Может… ну… это… того… оно… поосторожнее бы, — начал мельник, — если вы из-за того, что Шугар тама наговорил, осерчали, так брехня это все. Не увозил я Игнару, да и зачем мне покойница? Вот, хоть Эолом побожусь! — Казум начал сотворять охранные знаки.
Михей тем временем поднялся и стал задумчиво рассматривать арбалет.
— Чей дом? — нахмурившись, спросил Вит.
— Изба Орьки-прачки. Та померла давно, вот мы в ее старой избе ледник и устроили. Я же сказывал про Орьку и дочку ее непутевую? — спросил мельник, косясь на арбалет. — Тут подземный ручей близко, подмыл избу-то да соседнюю тоже, зато в погребе всегда холодно. — Мужчина распахнул дверь и вошел в дом.
