– Идти сможет? – с сомнением спросил Алексей. И сам же ответил: – Сможет, если под руки поддерживать, всего полсотни метров до стенки.
Я махнул рукой в сторону скалы и изложил все, что вспомнилось из немецкого, одним махом:
– Шнель!
Немец поднял глаза. Вряд ли он знал русский и тем более понял двусмысленность фразы Алексея, но во взгляде я уловил готовность ко всему. Готовность человека, который пережил собственную смерть и теперь равнодушно ждал воплощения того, что для него было уже в прошлом. В голове закрутился корявый каламбур – немец в прошлом переживает о прошлом.
– Взяли, – скомандовал я, и мы подсунули головы под вяло висевшие руки фашиста.
Глава 29
Возвращение в лагерь
Дотянуть немца пятьдесят шагов до нашего подъемника по пляжу оказалось делом нехитрым. Дошагали быстро. Немец висел, иногда перебирая ногами, почти всю дорогу до скалы несли его на себе. Но в какой-то момент он вышел из забытья и оглянулся. Черная высохшая рука вцепилась в плечо, глаза впились в «юнкерс», блестевший на солнце и видный издалека. Немец перевел взгляд на меня и прокаркал, еле ворочая языком:
– Wohin ziehst du mich? Wohin?
[1]
– Не нравится ему пешком, автомобиль, поди, требует, – пропыхтел Алешка.
– Да и черт с ним. Интересуется, наверное, куда тащим.
Я покосился на фрица. Тот опять каркнул, но что-то короткое, будто выругался:
– Scheiße…
[2]
Вскоре его голова повисла. Мне стало не по себе. Может, зря мы его в лагерь волокем? Тряпка-то тряпка, обессилел здорово, но фриц – он и есть фриц. Вон как вцепился. Опять же, а если бы я своих всех похоронил и просидел на этом жутком пляже, да так, что живым бы от закопанных не отличался… И меня фашист бы потащил? Я бы тоже, пожалуй, вцепился. Сколько он так просидел? По идее смог сколько-то продержаться, находил какую-то еду. Своих ведь зарыл, сил хватило.
Пленный выплюнул еще несколько немецких слов, отрывисто, бессвязно. Я их все разобрал, мог, наверное, и повторить, но не помнил, что они означают. Нет, два-три слова из его болтовни показались знакомыми. Wohin… du mich… Ты? Меня? Почему? Или куда? Скорее, куда. Не помню. Немецкий… если бы я его еще учил. На уроках тех было время списать математику или дописать по русскому. Хотя математику я любил, но и мяч попинать ведь нужно. Да и не хотелось мне фашиста понимать, зачем мне его понимать? Разве сведения какие он мог бы рассказать.
Добрались до веревки, остановились. Первым пошел я. Вторым поедет немец, а я его приму. Подниматься сегодня легко, с моря дул прохладный ветер, свистел в расщелинах. Слегка закручивало на стропе. Я понемногу отталкивался ногами от скалы, сам выбирал веревку, Алешка там, внизу, за мной присматривал. Дело шло медленно, спешка ни к чему. Под скалой еще прохлада радовала, пахло морем. Чем выше, тем сильнее припекало. Видно было далеко. Горизонт окрасился розовым, солнце наполовину сидело в пустынном море.
Следующим поднимали немца, он так и не открыл глаза. Лишь один раз, когда его здорово проволокло по скале, очнулся и отшатнулся, уставив перед собой руки. Шевельнулись губы – ругался, наверное, кто его знает.
Показалась макушка с развевающими сальными паклями волос. Подтянув немца к себе, я подхватил под мышки, положил. Нет, мешок мешком, уставился в камни. Даже не повернулся больше в сторону моря. А может, ему интересно было, что за стеной, и его уже не тянуло смотреть на свой пляж мертвецов.
Ветер усилился. Крепкие порывы, завывало хорошо, поставь фрица на ноги – сдует точно. Скала в этом месте осыпалась, крошилась, ветрами и дождями подпорченная, чем черт не шутит, оступиться легко. Я сел, чтобы заземлиться. Стал подтягивать понемногу стропу – штурман и сам шел неплохо, однако сильный ветер мешал.
Фриц лежал не шевелясь, а я ждал Алешку, поглядывал на море, белесое, будто меловое. Меловой период, меловое море, меловые крошащиеся скалы, или из чего они здесь… я не геолог. Как же надоела эта доисторическая Плутония со всей ее экзотикой. Позабористей, чем какая-нибудь Африка. Древний грек на коне и наш порученец Федин на мотоциклете отсюда современниками кажутся. Доберись до древних греков, от которых только статуи в музеях, и до дому рукой подать.
Алешка появился совсем взмокший, видно было, что торопился. Я бы тоже торопился, если бы знал, что он тут с фрицем, один на один, на горбушке этой. Добрался, ухватил меня за руку, выбрался. Сел на краю.
– Красотища, аж дух захватывает, – сказал он. – А море другое. Даже цветом.
– Будто мела намешали, – добавил я и начал сматывать стропы.
– Ну что, дальше двинем?
– Передохни. Смотри-ка.
В море с воплем спикировала большая кожистая птица. Очень похожая на наших птеродактилей, но крупнее. Птица вынырнула, заверещала пронзительно, бросилась опять в воду. И тут же вылетела, закружила. Невдалеке показался горб зверюги. Гладкая спина мелькнула, исчезла, вымахнула вдруг длиннющая, сверкающая на солнце шея с маленькой головой и пошла в сторону берега. Я разочарованно следил за ней – думал-то, что сейчас и сцепятся. Вода – воздух, кто кого. Но вот огромная туша с малюсенькой головой опять показалась над поверхностью и медленно двинула на мелководье. Пикирующий бомбардировщик носился с криками вокруг зверюги.
– Завтрак уходит, переживает, – усмехнулся Алешка.
– С калибром промахнулся, – ответил я, – ну что, ты за ноги, я за руки, в ширину втроем здесь не пройдем.
Так и двинулись. Ветер мешал, но идти по стене недалеко, это на карачках долго получилось. Спустились в том же порядке. Я уже стоял на земле, оттягивал веревку, чтобы окончательно не прикончить немца о стенку. Он, похоже, давно без сознания – крутился в своей петле и больше походил на груз какой-нибудь, чем на человека. Развязывая узлы, Алексей сказал:
– Давай одну стропу на стене оставим. Кто его знает, вдруг придется опять на ту сторону отправиться, пригодится. Понадобится – вернуться за ней не долго.
– Да, надо оставить, – кивнул я. Здесь, под кронами деревьев, уже казалось, лагерь совсем рядом.
Привычные места, не то что на берегу – там не оставляло неприятное ощущение, что ты с любой точки как на ладони. Теперь дело пойдет быстрее, прогулка по джунглям по сравнению со скалолазанием – ерунда. Но это только показалось так, когда вниз спустились. Сюда ведь без груза шли. Однако в лагерь-то все равно двигать надо, и раз немца через гребень перетащили, то не бросать же его. Глотнули теплой вонючей воды из фляжки, все той же, что из самого лагеря с собой несли, на берегу свежей взять негде. Немца развязали и напоили, но ему много и не надо. Начал жадно, пара глотков, и все, отвалился.
