Та-ак, значит, точно год на машине с пивом нарисован был. А я все пытался себя убедить, что ошибся. Теперь вот Юрген… Сесть захотелось куда-нибудь, еле удержался. Никогда не думал, что ноги могут подкашиваться. Выдохнул, потер лицо ладонью. В голове не укладывалось. Нашел глазами Прошу. Он топтался возле «спитфайра» – английского истребителя. Я пересек поляну в два счета, поймал физика за плечо и отвел в сторону:
– Ты меня прости, Проша, что прерываю экскурсию. Дела обсудим. Вспомни-ка, про какую ошибку ты говорил, когда время возвращения рассчитывал?
Проша жареное почувствовал сразу, морду скорчил виноватую:
– Маленькая ошибка, что-то около одной миллионной, это около десятитысячной доли процента.
– И от чего процент? – злобно навис я над физиком, навис в переносном смысле, длинноват он для буквального.
– От разницы. Между нашим временем и тем, куда попали. – Проша уже деловито подоткнул очки и начал входить во вкус.
– И?! – рявкнул я по-дурацки вполголоса и отпустил его плечо, поняв, что только что встряхнул физика как грушу.
– Ну, если мы в меловом периоде были, то это миллионов семьдесят… или сто сорок. Если в юрском, то побольше, до двухсот. Но, наверное, семьдесят.
Я не удержался, ткнул ему в нос бумагой, зашипел:
– Семьдесят девять лет! На семьдесят девять лет ошиблись! Мы в двадцать первом веке!
– Семьдесят девять? – повторил Прохор спокойно. – Тогда не семьдесят миллионов лет назад мы были, а больше. Восемьдесят примерно… или еще больше.
Вот зануда! Ну, какая разница, семьдесят или семьдесят девять миллионов. Динозаврам от этого легче, что ли? Так они вымерли. Все. По-го-лов-но!.. Стоп. Отставить, капитан. Для расчета нужна была эта цифра, для расчета, вот и рассчитали. А мы все ржали, что он сидит, свои циферки кропает. А надо было от работы освобождать, кабинет ему отгородить, на цыпочках ходить и материться даже шепотом… Черт, ну ведь это цифра какая-то неподъемная. Все, кого ты знал, уже ушли. Ты уже никого не встретишь, родных, знакомых, никого. Хорошо, если удастся найти их, очень старых, тех, кто дожил до сегодня. Захотят ли они поверить, что тот Мишка Данилин жив, и не дезертир он какой-нибудь, а вот так просто вывалившийся в прошлое вместе со всем экипажем. Да, так и скажи им, им, которым теперь за девяносто, а то и больше, а потом посмотри, поверят ли они тебе, да и вообще, захотят ли слушать!..
Лучше ничего не говорить. Ничего. Я подумал об этом как-то очень тихо. Больно стало… Но выбираться-то надо, барахтаться дальше, проблемы решать здесь и сейчас. Экипаж вот голодный, того и гляди, населенный пункт искать начнет, на охоту выйдет.
А экипаж скучающе смотрел на меня.
Я зло выдохнул. Понятное дело, самолеты всем надоели. Мы же не идиоты машинками любоваться. Ну, по-удивлялись, и хватит. Наверное, уже часа три-четыре одна и та же мысль у каждого – как теперь отсюда выбираться домой? Небо – чужое, страна чужая, люди… люди как люди. Но когда после долгого отсутствия все ближе к дому подъезжаешь, всегда так. Охота как можно быстрее в нем оказаться. Окопаться, занять круговую оборону, задернуть шторы и пропасть для всех… Да нет у нас дома, ни у кого из нас нет. Ни у нас, ни у Юргена. Но будет…
Глава 47
Следы в небе
Пошел к своим. Травка под ногами ровная, зеленая и будто искусственная, ты по ней идешь, а она ровными рядами вслед тебе поднимается. Такая скука меня вдруг взяла, как же хочется до настоящего добраться.
Я изо всех сил бодро сказал:
– Экипаж, удалось определиться со временем прибытия. Год 2021-й. – Я увидел, как распахнулись сонные глаза Константина, как штурман уставился на меня исподлобья, Петр Иваныч зашевелил губами и закрутил пальцами. – Пальцев не хватит, Петр Иваныч, сразу предупреждаю. Немного не хватит. Семьдесят девять лет, как кончилась война, или около того. Сегодня переночуем в машине, а завтра будем выбираться.
Они окружили меня. Как дети. Кто-то кого-то толкнул, наступили на ногу, матюкнулись. Юрген вытянул шею из-за Проши. Я вытащил его в один ряд.
– Юргена и Прохора попрошу, – посмотрел я на Юргена, а говорил больше для Проши, – используя свой инглиш или дойч, разузнать, как мы можем выбраться отсюда домой. Нам всем надо дас хаус. Не знаю. Может, теперь уже и поезда не ходят. Поезда, чух-чух. – Я промаршировал на месте, изображая, как в детстве, паровоз, показал ладонью с сжатыми пальцами самолет, планирующий в небе, засмеялся, когда немец очень серьезно кивнул. – Дас хаус, Юрген. Пройдите по палаточному городку, поговорите осторожно, не надо ничего пояснять. Нихт ферштеен, да и все, если сильно любопытствовать станут.
– Я понял, Миша, – тихо сказал Прохор, – я попробую. Но не обещаю. Вся надежда на Юргена, что он найдет немцев. Вот в этом я и попробую ему помочь.
Он обернулся к Юргену. Тот напряженно вглядывался в наши лица и лишь кивал.
– И воды, попросите воды, без жратвы обойдемся, а вот без воды плохо дело, – добавил я, рассмеявшись.
Они пошли через поле к видневшимся разноцветным палаткам.
На поле было пустынно. Ездили машинки-уборщики. Самолеты черными глыбами высились вокруг. Экипажи давно разошлись. Нам что-то кричали и куда-то звали. Знать бы, еще что кричали и куда звали.
– Я похожу погуляю, – сказал Петр Иваныч. – Ты меня, Миша, не теряй.
– Далеко не забредай, Петр Иваныч, здесь не джунгли, здесь может быть и опасно, – сказал я машинально.
Показалось, что ерунду сказал, а потом дошло, что не ерунду. В джунглях все ясно и понятно, а от людей порой не знаешь, что ожидать. Вот и Петр Иваныч меня понял, очень серьезно сказал: «Есть, товарищ капитан» – и пошел.
– Костя, ты в карауле. А я пойду машину проверю. Но боюсь, никто через границы «ланкастер» не пропустит. Сюда, похоже, только за счет этой выставки и прошли без проблем. Есть у меня одна идея – здесь же капитализм, ну вот мы и будем завтра деньги зарабатывать себе на билеты домой.
Костя с Алексеем опешили и на меня удивленно уставились. Костя отмер первым:
– Как это мы будем зарабатывать?
– Да вот думаю на «ланкастере» народ покатать. Как вам такая идея?
Брови Кости поползли на лоб. Алешка хмыкнул.
– Здорово! Только бы горючки хватило, – покачал головой радист.
– По идее должно хватить, – сказал штурман.
– Ну и салон почистить надо, – рассмеялся я. – Особенно бомболюк. Алешка, поможешь?
– А то!
Машину проверять и не надо было, зачем ее проверять, если только несколько часов назад в небе были. Мыть и чистить фюзеляж – дело муторное. К тому же улетали мы в спешке, побросав внутрь то, что попало под руку. Поэтому на наших «кроватях» валялись инструменты, топоры, юнкерсовские парашюты, Прошины экземпляры, которые он бросал в то время, когда мы закидывали свое. Н-да. Было это еще сегодня утром. Или когда утром? Утром, когда все было неясным.
