В напряженном молчании читались страх и едва уловимая вера в чудо, так плохо облекаемая в слова. Сестры, так же как и я, ждали рассвета. Молились, чтобы он не наступал, и в то же время мечтали, чтобы солнце как можно быстрее взошло на небо. Ожидание изматывало их, но вселяло надежду на благополучный исход. Рони и Шута были еще детьми – напуганными, растерянными, но с достоинством, впитанным с молоком матери, они старались изобразить взрослых. Меня восхищала их стойкость, но по-настоящему трогала сердце их потребность во мне. Они обе старались казаться независимыми, однако самостоятельности в них было не больше, чем в цыплятах, прячущихся под крылом курицы во время дождя. Тепло пронеслось по моей коже, оставив на ней мурашки, и я под влиянием даже не чувств, а чего-то более глубокого и сильного – инстинкта, – молча распахнула объятия.
Две девочки, которые сейчас были не моими сестрами, а детьми, ринулись ко мне. Нос Рони уткнулся мне в шею справа, а нос Шуты – слева. Я поглаживала их обеих по спинам и раз за разом обещала, что завтра все будет хорошо.
«Ты – единственное, что у нас осталось».
Я возвращалась к этим словам Рони снова и снова. Места на моей узкой девичьей кровати было немного, поэтому нам пришлось основательно потесниться, чтобы спать втроем. Прислушиваясь к посапыванию с обеих сторон от себя, я молча рассматривала потолок, на котором бродили тени. Я лежала неподвижно, опасаясь лишний раз пошелохнуться и потревожить покой сестер. Иногда я, следуя порыву, осторожно касалась губами макушки Рони или лба Шуты. Девочки в такие моменты ворочались, но не просыпались.
«Я никому не позволю их обидеть».
Ночь тянулась бесконечно долго. Вскоре моя голова от усталости, словно налитая чугуном, сделалась совсем пустой, но уснуть у меня все равно не получались. Когда тени на потолке начали отступать, гонимые холодными и бледными солнечными лучами, я осторожно, боясь разбудить сестер раньше времени, встала с кровати и подошла к окну.
Мрачное небо начало светлеть. Его темное дно прочертили бледно-розовые прорези, и сквозь них настойчиво проглядывало солнце.
Утро, которое навсегда изменит не только мою жизнь, но и меня саму, наступило.
Глава 5
Красное платье, которое я надевала вчера для встречи с Роком, оказалось безнадежно испорчено. Возможно, будь у меня время, силы или желание на починку, я бы привела траурный наряд в приличный вид. В моем гардеробе водилось еще одно платье нужного оттенка, того самого, которого требовали приличии и традиции. Я могла бы его надеть, но когда моя рука метнулась к алому шелку, я остановилась. Платье было прекрасно и богато отделано. Его длинные пышные юбки и чудовищно жесткий корсет делали мою фигуру близкой к идеалу, но основательно сковывали движение. Без колебаний, я отбросила это платье на постель, и оно, взметнувшись алым облаком, растеклось по ней неаккуратной лужицей шелка.
Мой гардероб нельзя было назвать скудным, но для сегодняшнего поединка он не мог предложить мне нечего дельного. В какой-то момент в голову пришла сумасшедшая мысль, остаться в мужской одежде, такой удобной и комфортной, но я почти сразу выкинула ее из головы.
В конце концов, я остановила свой выбор на простом (даже слишком простом) черном платье. Оно, как и любое другое, требовало корсета, который я решительно оставила лежать все на той же постели, поверх нежного алого шелка.
Зеркало показало мне бледную девушку с тщательно забранными наверх волосами, заплетенными в толстую косу, скрепленную черной лентой. Ее наряд был беден и шокировал отсутствием хоть какого-нибудь подъюбника. Пожалуй, даже самая последняя крестьянка не позволила бы себе надеть платье поверх нижней рубашки. Я посмотрела на корсет, широкий подъюбник, мягкие накладки, призванные добавить мягкости моим формам, и поджала губы. Сегодня мне все это не понадобится.
Я успела расчесать волосы сестрам и помочь им обрядиться в красные платья, прежде чем в покои, без всякого стука, вошли двое стражников и шаман.
Тот обежал нас внимательным взглядом, чуть склонил голову, но не как перед дочерями короля, а как перед благородными леди, и сделал молчаливый приглашающий жест в сторону входной двери. Стражники за его спиной не проронили ни звука.
Мы спускались по парадной лестнице – я впереди, за мной младшие сестры, и казалось, что мир замер. Все в нем исчезло, кроме этого шепота, шлейфом ползущего за нами, этих взглядов, любопытных и испуганных, и этого жалкого стремления разойтись, разбежаться по разным углам при виде нас троих, с гордо поднятыми головами шагающих на закланье Богам и глупым традициям.
Я не знала, куда нас ведут, но не сильно удивилась, когда поняла. Городская площадь, конечно же. Именно там испокон веков казнили преступников.
«Разве заслуживают чего-то другого маленькие девочки, еще совсем дети?», – подумала я с иронией, и в моих жилах огненной лавой вскипел гнев.
Руки нам не связывали. Из уважения или убежденности, что бежать нам некуда, – не решусь гадать. При взгляде на толпу, отводящую глаза и расступающуюся перед нами, я невольно сжала ладони в кулаки.
Когда мы дошли до площади с торчащими на ней, как пугало посреди поля, тремя помостами, усыпанными вязанками дров и снопами соломы, солнце окончательно взошло на небосвод. Оно почти не грело, как будто неохотно купало площадь, выложенную брусчаткой, в холодных лучах, и постоянно пряталось за тучи. Поднимался ветер. Солома, рассыпанная по полу помостов, взметалась вверх от особо сильных его порывов и медленно оседала обратно.
Недалеко от места казни, на возвышении, были установлены два мягких кресла. В одном из них восседал Воин, в другом – беременная женщина, запомнившаяся мне еще с поединка брата. Что ж, видимо, она была супругой Воина, которая вот-вот должна подарить стране наследника. Она отвела взгляд, сразу, как встретила мой.
Я криво ухмыльнулась, снова ловя себя на мысли, что подобная хладнокровная ирония мне не свойственна.
За спиной тихо заплакала Шута, и я сразу же позабыла все, о чем думала до этого. Я обняла ее одной рукой и прижала к себе, клянясь про себя, что больше ни одной из моих сестер никогда не придется проходить через что-то подобное. Я позабочусь об этом.
Шаман взмахнул рукой в сторону помоста, но я проигнорировала его вежливое приглашение. Не позволю напугать сестер еще больше.
Шаман вздохнул, откашлялся и обратился к робко шепчущейся толпе.
– Сегодня мы собрались здесь, чтобы почтить память Богов и воздать почести их мудрости. Согласно их завету, семья побежденного в ритуальном поединке претендента на трон будет предана огню.
Ко мне прижалась еще и Рони. Я услышала, как она безуспешно пытается подавить всхлипы, и устремила разгневанный взгляд на шамана. Определенно, я его запомню…
Шаман выдержал паузу, оглядел толпу, повернулся к Воину и, дождавшись от него кивка, взял в правую руку протянутый стражником факел, а в левую – чашу с зельем, призванного смягчить наши мучения от огня.
