– Да, – кивнула она. – Он звонил несколько часов назад сказать, что ты забыл в ресторане пиджак, и обещал занести его на неделе.
Теперь Пьетро понял, почему Эммилин выглядела расстроенной.
– Мне нужно было кое-что доделать на работе, – соврал он.
На самом деле ему нужно было крепко подумать. Он не мог больше скрывать от нее ложь. То, что поначалу показалось пустяком, теперь тяжким бременем лежало на душе.
– Ты не можешь серьезно считать, что у меня кто-то есть.
– Я не знаю, – тихо ответила она, не в силах поднять на него взгляд. – Ну, то есть я знала, на что иду, когда выходила за тебя замуж.
– Нет, не знала. Мы оба не знали, – просто сказал он. – Я думал, что женюсь на занудной и избалованной дочке старого друга. Я думал, что продолжу прежнюю жизнь…
– Но разве это не так? – Эммилин наконец посмотрела на него.
– Нет, не так. – Он поднялся на ноги и подал ей руку. – Ты должна верить мне, Эммилин.
Чувство вины терзало его. Как он мог просить ее об этом? Эммилин прикусила губу. Она доверила Пьетро свою жизнь, но можно ли доверить ему сердце? Любовь нагрянула нежданно-негаданно. Может ли она быть уверена, что он не разобьет ей сердце?
Не нарочно, просто потому, что он такой.
– Поверь мне. – Он взял ее лицо в руки. – Мне никто не нужен, кроме тебя.
– Это безумие, – с сомнением сказала она. – Мы недавно встретились…
Он прервал ее страстным поцелуем. Она застонала и обвила его руками за шею. От его прикосновения она загоралась как спичка.
– Мы знаем друг друга очень давно.
– Но не по-настоящему, – возразила она, отрываясь от его губ. Она положила голову ему на грудь и слушала, как бьется его сердце.
– Я помню, когда впервые увидел тебя, – тихо сказал он. – Я приехал на похороны твоей матери. Ты тогда была тинейджером, но уже привлекала внимание, – с извиняющейся улыбкой заметил он. – Ты только что вернулась из школы. Помнишь?
Еще бы ей не помнить. Красивый молодой друг отца посмотрел на нее и воспламенил ее сердце.
– Да. – Она прокашлялась. – Ты был самым великолепным мужчиной, которого мне довелось увидеть, – серьезно ответила она, хотя в глазах плясали чертики.
– Немудрено, что ты не встретила подходящего кавалера. Разве кто-то может со мной сравниться? – пошутил он.
– Истинная правда, – в тон ему ответила она, стараясь заглушить болезненные воспоминания о своей ранней юности.
– Мне показалось странным, что ты в тот день была в школе. Твоя мама умерла, а ты пошла в школу…
– Люди переносят горе по-разному. Я хотела быть среди друзей. Софи была для меня находкой.
– Почему ты не рассказала отцу то, что знала о смерти Патриции?
В глазах Эммилин плескались такие эмоции, что Пьетро понимал – надо остановиться. Но с другой стороны, он отчаянно искал ответы на вопросы.
– Он думает, что ты считаешь, будто Патриция просто врезалась в дерево.
– Она действительно врезалась в дерево, – натянуто улыбаясь, сказала Эммилин.
– Но она сделала это специально.
– Возможно, она была пьяна, – сердито ответила девушка.
Она подошла к окну и невидящим взором уставилась на горящие вдалеке яркие огни Вечного города.
– Почему ты так говоришь?
– Потому что она страдала алкоголизмом, – неохотно выдавила Эммилин.
Пьетро нахмурился.
– Твой отец никогда не говорил об этом. И пресса молчала.
– Естественно, – устало произнесла Эммилин. – Папа контролировал местную прессу, как и морг.
Эммилин резко повернулась и прямо посмотрела на Пьетро.
– Если бы она столкнулась с другой машиной или наехала на человека, тогда отец не смог бы скрыть, что она была нетрезвой. Но поскольку никто, кроме нее, не пострадал, честь семьи не должна была быть запятнана.
– Как ты узнала, что она злоупотребляет алкоголем? – пробормотал Пьетро.
Эммилин судорожно сглотнула и отвернулась. Годы молчания словно зашили ей рот.
– Как ты узнала? – повторил Пьетро настойчиво.
– Потому что в конце она уже не могла этого скрывать. Она была пьяницей. Злобной алкоголичкой.
Пьетро прищурился.
– Как это злобной?
Эммилин прерывисто вздохнула.
– Злобной, и все тут.
– По отношению к тебе?
– А к кому же еще? Папа часто работал в Капитолии. Вот она и вымещала злобу на мне. Слуги не в счет. Она издевалась над ними, но потом давала им денег, и они молчали и мирились с ситуацией. – Эммилин прижала ладони к глазам. – Я все делала неправильно, по ее мнению.
Она сердито помотала головой.
– Ее все во мне не устраивало. Особенно когда я подросла. Однажды у нас обедал сенатор Нантакэн и сказал, что я хорошенькая, а когда вырасту, то стану такой же красивой, как мама. Мне было лет двенадцать. Он просто был добр ко мне, – сказала Эммилин, качая головой. – Но мама впала в ярость. Она так разозлилась, будто я хотела отравить ее цианидом.
У Пьетро вырисовывался страшный образ Патриции, но он не показывал вида.
– Что она сделала?
– Ничего. Во всяком случае, не сразу. Она никогда не показывала свой нрав при посторонних. Но как только гости ушли, она выкинула из шкафа мою одежду и заявила, что если продолжу так одеваться, то стану проституткой высшей пробы. Она…
Эммилин закрыла лицо руками, сдерживая рвущееся наружу рыдание.
– Извини, – прошептала она, в отчаянии качая головой. – Я никогда и ни с кем об этом не говорила. Но сейчас запрет снят, и я не могу остановиться…
– И не останавливайся, – подбодрил он, борясь с искушением подойти ближе и обнять ее. Но он подозревал, что, если проявит участие, Эммилин снова замкнется, а ему хотелось узнать о ней как можно больше.
Она кивнула, но вся дрожала. Пьетро подошел к бару, налил щедрую порцию виски и подал жене. Она обхватила бокал руками, понюхала и отпила маленький глоток. Ее лицо исказила гримаса отвращения, и она поставила бокал на стол.
– Брр.
Пьетро криво улыбнулся, но ему не терпелось продолжить разговор.
– Тебе было двенадцать, переходный возраст, когда ты превращалась из подростка в девушку… – подсказал он.
Эммилин кивнула, теребя ожерелье, которое никогда не снимала.
– Она не могла этого вынести. В раннем детстве она была нежной и заботливой мамой, и мы были очень близки. Но лет в десять – одиннадцать я начала расти и оформляться. Она расценила это как некий акт неповиновения и увидела во мне соперницу. Ей не нравилось, что я провожу время с отцом. Когда к нам приходили гости, она отсылала меня в мою комнату. Мне не разрешалось носить одежду, привлекающую внимание. Нельзя было пользоваться косметикой, красить волосы и делать модную стрижку.
