Успокоив себя таким образом, я направилась к бараку.
Почти все его обитательницы крутились неподалеку от моей койки. Причину такого поведения я обнаружила, пройдя всего несколько шагов: у моей тумбочки стояли две туго набитые сумки. Передача от Марка.
Наши семьи враждовали на протяжении многих веков. Семейные хроники гласили, что некогда один из Гренов обманом отобрал у моего предка растущий на границе между нашими землями лес. Подозреваю, что у самих Гренов имелась иная версия этой истории, но за давностью лет правда стала уже несущественной. Ибо слишком много лжи, предательства и даже крови разделило с тех времен некогда дружно живших соседей. К моему семнадцатилетию от давней вражды остались лишь глухие отголоски. Больше не вызывали друг друга на дуэль мужчины, не похищали женщин, дабы обесчестить их. Торны и Грены при встрече холодно раскланивались друг с другом и старались не посещать с визитами один и тот же дом одновременно. И это состояние холодной вежливой вражды затянулось бы на очередные несколько поколений, если бы не Марк.
Мне было семнадцать, ему – двадцать два. Я гостила у подруги, оказавшейся невестой его приятеля. Шумная компания молодых людей ввалилась в дом вечером, требуя устроить праздник, а уже на следующий день Марк был очарован мною. Разумеется, мы виделись и раньше, были представлены друг другу. Вот только беседовать нам прежде не доводилось. Теперь же мы вынуждены были общаться так, словно не было давней семейной вражды. Поступить иначе означало бы нанести обиду своим друзьям. Я старалась держаться в стороне от Марка, но все равно то и дело ловила на себе его восхищенный взгляд. Много ли нужно юной девушке, чтобы растаять под жаркими взглядами несомненно привлекательного молодого человека? Марк был не просто красив, но еще обаятелен и остроумен, и его внимание льстило мне.
Впервые он поцеловал меня во время утренней прогулки. Я даже не заметила, как мы отстали от остальной компании. Марк оказался на редкость интересным собеседником, и я не обращала внимания больше ни на кого, увлекшись разговором. Лишь когда он, озорно мне подмигнув, затащил меня за толстый ствол старого дуба, я спохватилась и обнаружила, что веселый смех и гомон слышны где-то далеко впереди.
– Ты чудо, Тиали, – шепнул Марк и обвел указательным пальцем контур моих губ.
Я догадалась, что сейчас случится, и ощутила одновременно и нетерпение, и испуг. Неловко признаться, но прежде я ни одному своему поклоннику не позволяла себя поцеловать. И теперь я немного боялась, что моя неопытность разочарует Марка.
Он прикоснулся к моим губам совсем легко, будто боялся, что я могу его оттолкнуть. И лишь когда я качнулась ему навстречу и приоткрыла губы, осмелел. Но все равно наш первый поцелуй можно назвать робким и достаточно невинным. А вот за ним уже последовал второй, взрослый – так я назвала его про себя. У меня ослабели ноги, глаза сами собой закрылись, а руки обвили шею Марка. Никогда не доводилось мне испытывать ничего подобного. А когда он наконец отпустил меня, я смутилась. Что теперь он обо мне подумает? Мы ведь так мало знаем друг друга, а я уже столько ему позволила – целых два поцелуя!
– Я приеду просить твоей руки, – пообещал Марк, и я, не сдержавшись, рассмеялась от счастья.
Мы были так юны и беспечны, уверены в том, что весь мир радуется вместе с нами. Давняя вражда казалась нам в тот момент смешным предрассудком, старой полузабытой сказкой. Конечно же, мой отец не мог разрушить в угоду ей нашу любовь!
Как оказалось, смог. Он просто кипел от возмущения и велел слугам вытолкать Марка из дома. А меня выпорол и запер в комнате. И через неделю объявил о моей помолвке.
Я попыталась сбежать через окно, связав веревочную лестницу из простыней и покрывал, но была поймана, вновь выпорота и заперта. А мое окно украсилось прочной решеткой.
– Идиотка! – орал пришедший в бешенство отец. – Чуть шею себе не свернула! И из-за кого – из-за щенка Грена! И это моя дочь! Поверить не могу!
– Я люблю его! – всхлипывала я. – Ну почему ты не желаешь понять, папа?
– Любишь! – передразнил меня отец. – А он смеется над твоей так называемой любовью.
– Нет! Он не такой! Ты совсем его не знаешь! Пожалуйста, папа, пожалуйста, позволь ему прийти и все объяснить.
– Тиали, – вздохнул отец, – позже ты поймешь, что я все делаю ради твоего блага. Нельзя верить Грену, никому из их гнилой семейки.
Но я только плакала и мотала головой, не желая слышать ни одного плохого слова о возлюбленном.
Я пыталась связаться с Марком, писала ему письма и передавала их через служанку. Много позже выяснилось, что горничная отдавала все записки моему отцу, но к тому моменту никакого значения это не имело. Мы с Марком уже враждовали.
Замуж за выбранного отцом молодого человека я так и не вышла. Сначала затягивала со свадьбой, а после смерти отца и вовсе разорвала помолвку, благо, очень вовремя подвернулся подходящий предлог. Не предупредив будущего супруга о своем визите, я застала его в постели с девицей весьма вульгарного вида. То, что оная девица накануне получила от меня внушительную сумму, разумеется, было абсолютно неважным. А спустя год я познакомилась с Гартом.
Нас связывали деловые отношения, а потом мы решили, что будет вполне логичным объединить наши состояния в одно. Я не питала к жениху тех чистых нежных чувств, что некогда к Марку, но Гарт мне очень нравился. Я находила его интересным собеседником, он был остроумен и ироничен, вежлив и обходителен, мне было спокойно и уютно с ним – и я посчитала, что такой и должна быть любовь двух зрелых людей. Увлечение Марком я искренне полагала безумным порывом юности.
И вот теперь я осознала, сколь сильно ошибалась. Оказывается, полудетское чувство никуда не делось. Все это время оно тлело где-то внутри. Все мои пикировки с Марком были просто попытками задеть его, обратить на себя внимание. Но… но это ведь не любовь, разве не так? Я просто не могла себе позволить любовь к Марку Грену, особенно в нынешней ситуации.
На следующий день Андерс подписал прошение Дока и меня отправили в лазарет.
– Ты уж извини, Дамочка, – слегка смущенно говорил Питерс, расписывая мне мои будущие обязанности, – но сама знаешь, магия на территории лагеря не действует, так что уборку придется делать вручную. Полы, правда, моют дежурные, но вот протирать колбы и пробирки я им не доверяю. Зато у меня всегда тепло, есть чай и пирожки.
Я была готова обнять и расцеловать Дока, о чем ему и сообщила.
– Что такое тряпка после лопаты? А уж если меня в перерывах еще и угощать будут, так это и вовсе курорт.
– Хорошо, тогда сходи проверь, как там наша пациентка, а я пока чайник поставлю.
И Док принялся возится со спиртовкой, а я направилась в палату к Красотке. Бывшая лагерная королева лежала на животе и разглядывала трещину на стене.
– Опять мазать будете, Док? – спросила она, не поворачивая головы. – Чегой-то кажется мне, что толку от мазей ваших никакого. Все равно рубцы останутся.
