На самом деле это впечатление было обманчиво: Кочубеев был рыхлым и ленивым и свободное время проводил не в тренажерном зале и не на борцовском татами, а на диване, с котом в обнимку. Кот был сибирский, ужасно пушистый, хвост, как полено, его фотография висела у охранника на стене.
– Эт-та тут чего такое? – спросил Кочубеев, с подозрением глядя на Женю и Расторгуева. – Какие проблемы?
– Никаких проблем, – буркнула Женя.
– То-то я и вижу, что никаких… – Кочубеев осуждающе посмотрел на Женю.
Потом перевел взгляд на Расторгуева и, очевидно, узнал его и машину, потому что сменил тон.
– Вы в «Астрею»? – спросил он. – Проходите, пожалуйста, за машину не беспокойтесь, я прослежу.
– Вы бы лучше проследили, чтобы никаких посторонних подозрительных машин сюда не заезжало! – не выдержал Расторгуев. – А то вон девушке и пройти спокойно нельзя, прямо проходу не дают, а вас не дозовешься!
– Какой девушке? – удивился охранник.
Расторгуев оглянулся. Жени уже не было рядом.
Прошло две или три недели.
Полковник Стрейнджер вполне оправился от своей раны. Принцесса Лакшмирани не выезжала в свет – она выдерживала траур по своему отцу, да и болезнь ее покровителя, лорда Гамильтона, не способствовала светским визитам. Однако некоторые дамы из лучших лондонских фамилий сами приезжали к лорду, якобы справиться о его здоровье, в действительности же – взглянуть на индийскую принцессу, о которой так много говорили в лондонских гостиных.
Общее мнение после этих визитов склонялось к тому, что принцесса чересчур смугла и дурно воспитана. Однако поговаривают, что она сумела вывезти из Кашпура малую часть драгоценностей своего покойного отца, но что даже эта малая часть так велика, что сравнима с сокровищами английской короны.
В один из промозглых лондонских вечеров лорд пригласил принцессу в свою спальню.
Увидев своего покровителя, Лакшмирани огорчилась: он был куда бледнее, чем прежде, глаза его запали, и он уже не мог подняться на подушках.
– Мы должны поговорить с тобой, дитя мое! – проговорил лорд тихим, слабым голосом. – Надеюсь, ты позволишь мне так называть тебя, без лишних церемоний, ведь я знал тебя еще ребенком и был другом твоего отца.
– Конечно, милорд! Вы так добры ко мне, как был добр мой батюшка. Вы поистине заменили мне его.
Лорд прикрыл глаза, как бы отметая ее благодарности, и тихо продолжил:
– Болезнь моя безжалостна. Несмотря на все усилия врачей, она усугубляется, и дни мои сочтены…
– Не говорите так, милорд! – запротестовала принцесса. – Господь милостив, и вы еще поправитесь…
– Благодарю тебя за добрые слова, дитя, но мужественный человек должен принимать удары судьбы без жалоб и пустых сожалений. Мне осталось жить совсем недолго, но я не жалею об этом. Я прожил свою жизнь как честный человек и добрый христианин. Однако я должен успеть завершить все важные земные дела, чтобы с легким сердцем предстать перед Создателем. И важнейшее среди этих дел – это забота о твоей судьбе, о твоем благополучии…
– Я за все признательна вам, милорд… вы и так сделали для меня очень много…
– Не перебивай меня, дитя, у меня совсем мало сил! Так вот, беда заключается в том, что я не могу завещать тебе свои имения и доходы – они по закону переходят к моему ближайшему родственнику по мужской линии, графу Дэвису. Конечно, я могу оставить тебе некоторую сумму денег, но этого мало, чтобы обеспечить тебе достойное положение в обществе…
– Не беспокойтесь обо мне, милорд!
– Как же я могу не беспокоиться о тебе? Ты – это все, что у меня есть светлого и чистого. Так вот какая мысль возникла у меня на этих днях. Ты ведь знаешь графа Дэвиса, того моего родича, о котором я сейчас говорил?
– Да, я знаю его, – ответила принцесса сухо.
Родственник лорда часто бывал у него в доме, возможно, даже слишком часто, и он не вызывал у нее симпатии. Это был человек не первой молодости, неприятный внешне – с лошадиным лицом и близко посаженными маленькими глазами. Но самое главное – он казался принцессе насквозь фальшивым. Навещая дядюшку и отчаянно заискивая перед ним, за спиной у лорда он всячески злословил о нем и отпускал недостойные шуточки.
– Да, я знаю графа, – повторила принцесса, стараясь не выдать голосом свою неприязнь.
– Так вот, я подумал, что ты будешь наилучшим образом обеспечена, если свяжешь с ним свою судьбу.
– Что вы говорите? – переспросила принцесса Лакшмирани, не веря своим ушам. – Вы хотите, чтобы я вышла за него замуж? Я не ослышалась?
– Именно так! – кивнул лорд. – Мне представляется, что это будет наилучшим решением всех проблем. Ты получишь титул, высокое положение в обществе…
– Но, милорд, я не испытываю к графу никаких чувств!
Из вежливости принцесса не добавила, что в действительности испытывает к нему самые дурные чувства.
– О, это дело поправимое! – возразил ей лорд. – Молодые девушки сами не знают, чего хотят от жизни, для того и существуют их опекуны. Они, с высоты своего жизненного опыта, могут принять за них верное решение, и после девушки понимают их правоту… время наводит порядок во многих семьях…
– Но, милорд…
– Я вижу, дитя мое, что эта мысль для тебя нова и неожиданна. В другой ситуации я посоветовал бы тебе немного подождать, привыкнуть к ней, приглядеться к моему избраннику, узнать его получше, но беда в том, что у меня совсем нет времени. Отпущенный мне срок земной жизни кончается, и я должен поспешить, чтобы достойно обеспечить твое будущее…
Лорд с большим трудом приподнялся на подушках.
– Дай мне руку, дитя мое!
Принцесса послушно подошла к нему и без всякой задней мысли подала ему руку. Лорд схватил ее с неожиданной для умирающего силой и воскликнул:
– Дэвид! Дэвид, иди сюда!
Тут же плотная бархатная портьера в глубине спальни отодвинулась, и из-за нее появился тот самый родственник лорда, о котором тот говорил, – граф Дэвис. На его лошадином лице играла улыбка, близко посаженные глаза горели.
– Дэвид, мальчик мой, дай же и ты мне руку!
Граф охотно протянул руку дядюшке.
– Дети мои, соединяю ваши руки! Соединяю ваши судьбы! Надеюсь, вы будете счастливы вместе!
Он действительно соединил руки принцессы и своего племянника. Принцесса вздрогнула – рука ее суженого была влажной и холодной, как лягушка.
– Но, милорд, я должна вам сказать… – начала она, но граф не дал ей договорить:
