Женя поняла, что не знает. Она помнит только бабушку.
Бабушка ходила на собрания в школу, бабушка покупала ей одежду и пекла вкусное рассыпчатое печенье, бабушка сидела у ее постели, когда Женя болела. И просто так, Женя любила засыпать, когда бабушка рядом. Бабушка держала ее руку, пела тихонько что-то такое без слов или, наоборот, бормотала быстро-быстро что-то неразборчивое. И Женя засыпала крепко и без сновидений.
Им хорошо жилось вместе, им вполне хватало общества друг друга, как если бы у Жени вообще не было родителей.
Но такого просто не может быть, не в капусте же ее, в самом деле, нашли! Причем не в грудном возрасте, а в двенадцать лет.
Голова болела невыносимо, Женя потерла виски и постаралась успокоиться. За окном мелькнул знакомый дом. Там раньше находилось кафе, куда они с бабушкой ходили изредка.
Обычно в Женин день рождения или по окончании очередного класса бабушка пекла торт – «Наполеон» или «Муравейник» с вареной сгущенкой, но однажды Женя захотела в кафе. Позвала девчонок, кажется троих, и бабушка посидела с ними минут десять, а потом… потом бабушка встретила знакомого. Женя еще удивилась, глядя, как они сидят в дальнем конце зала и толкуют о чем-то тихонько, сблизив головы.
Женя тогда быстро отвлеклась на торт со свечами. Торт был с кремовыми розами и, если честно, бабушкиному «Наполеону» и в подметки не годился.
Бабушкин знакомый был маленький сухонький старичок с чистыми голубыми глазами и похожими на седой пух волосиками, аккуратно разложенными по розовой лысине. С тех пор он стал бывать у них дома, пожалуй, это был единственный бабушкин близкий друг. Звали его… как же его звали… ага, Аркадий Борисович Ерусалимский. Вот такая необычная фамилия.
Приходил он всегда вечером, засиживался допоздна. Они пили чай у бабушки в комнате, бабушка говорила, что на кухне принимать гостей нельзя, это неуважение к людям. За чаем они вели долгие разговоры. Они никогда не выгоняли Женю, ей самой было скучно, поэтому в их посиделках она не участвовала.
Но однажды Женя проснулась ночью в холодном поту. Снова во сне наступило на нее что-то черное, страшное, вязкое, кто-то тянул оттуда к ней жуткие косматые лапы с когтями, Женя хотела вырваться, закричать, позвать на помощь, но, как это бывает в кошмарах, изо рта ее вырывался только хрип.
Обычно, когда она выходила из кошмара, бабушка была рядом. Но на этот раз ее стул был пуст, лежала на нем только бабушкина вязаная шаль. Женя завернулась в эту шаль и вышла в прихожую.
Из-за бабушкиной двери доносились голоса, ах да, вечером пришел Ерусалимский.
– Ты не понимаешь, Аркадий! – Против обыкновения бабушка говорила на повышенных тонах. – Эта девочка – все, что у меня есть, я не могу рисковать ее здоровьем и жизнью!
– Но ребенок должен знать о своих родителях, – слабо возражал Ерусалимский, – ты хочешь, чтобы она вообще все забыла? Ничего хорошего не получается из Иванов, не помнящих родства, это я говорю тебе как человек, разбирающийся в этом вопросе. И когда-нибудь она все равно спросит, и что ты ей скажешь?
– То же, что и раньше, – твердо ответила бабушка. – Родители уехали отдыхать на юг, автобус разбился в горах, все пассажиры погибли. Никто не выжил.
– Но она спросит, отчего фамилия у нее не Хомутова…
– Замолчи! – крикнула бабушка. – Не смей произносить ее вслух! Эта фамилия не принесла ничего хорошего моей дочери и внучке. Дочь я потеряла, за внучку буду бороться!
– Тише, не надо волноваться, – примирительно сказал Ерусалимский, – разумеется, поступай, как считаешь нужным, это же твоя внучка, тебе решать.
– Прости, что накричала на тебя, Аркадий, – вздохнула бабушка, – мне так тяжело иногда…
Женя заглянула в щелочку двери. Бабушка сидела, закрыв лицо руками, а Ерусалимский гладил ее по голове. Женя решила, что сейчас не время появляться в комнате и тихонько ушла к себе.
А утром за завтраком Женя спросила, какая была фамилия у ее родителей. Бабушка быстро взглянула на нее и поняла, наверно, что Женя кое-что слышала вчера. Она просто сказала, что раз они живут вместе, то и фамилия должна быть у них одна, Королькова – хорошая фамилия, лучше, чем Хомутова. И Женя согласилась.
А вечером бабушка снова сидела у ее постели, держала Женю за руку и бормотала тихонько. И Женя заснула крепко, и долгое время не было у нее кошмаров. И с тех пор она и забыла про смену фамилии, ни разу не вспомнила.
Вот интересно, подумала сейчас Женя, может быть, бабушка умела заговаривать память? Или как в сказке про Снежную королеву, была там старушка, которая умела колдовать. Но колдовала только изредка, для себя. Так и бабушка сумела сделать так, что Женя забыла про фамилию. А может быть, бабушка сделала так, что Женя забыла и про родителей? Но зачем? Что с ними не так?
Снова заболела голова, и начал наползать на Женю черный ужас. Усилием воли она отогнала его. Что, в самом деле, теперь уж она не девочка, бабушки давно нет, пора самой справляться.
Да, поняла Женя, если кто-то и может ей объяснить все насчет смененной фамилии и родителей, то это только Аркадий Борисович. Но как его найти, Женя понятия не имеет, не знает, где он живет.
Зато она знает, где он работал тогда, лет пятнадцать назад. В некрополе Александро-Невской лавры, каким-то консультантом, и бабушка несколько раз водила туда Женю.
Странно, только сейчас сообразила Женя, ей ведь было уже лет пятнадцать тогда, а вот Женя помнит, что бабушка именно водила ее, как маленькую. И Женя не противилась, с бабушкой ей было легко и комфортно.
Нужно ехать в лавру прямо сейчас, сегодня, решила Женя, а то вдруг в воскресенье они закрыты?
– У метро остановите! – крикнула она водителю.
– Раньше не могла сказать, – проворчал он, – спать меньше надо, дома спи на диване…
Прошло еще несколько дней.
Новый лорд Гамильтон полностью утвердился в дядюшкином доме. Слуги ходили перед ним по струнке, а те, кто не сумел смирить характер, вылетели на улицу без рекомендаций.
Принцесса Лакшмирани почти не выходила из своей комнаты, не спускалась даже к обеду. Горничная приносила ей еду прямо в комнату, но даже это оставалось почти нетронутым.
В один из дней новоиспеченный лорд прислал за ней такого же нового дворецкого.
Постучав в дверь и не дождавшись ответа, он без спросу распахнул дверь и заглянул в комнату.
Принцесса, закутавшись в черную кашмирскую шаль, сидела возле окна, печально глядя на унылую лондонскую погоду. Увидев дворецкого, она вскочила и гневно воскликнула:
– Как вы посмели войти без моего позволения?
– Меня послал мой господин. Он велел вам сейчас же спуститься в малую гостиную для разговора.
– Велел? Что значит велел? Как он может мне приказывать? Он мне не отец и не опекун!
