Какая-то часть Келли хотела сказать ему, что это не имеет значения. Но она не могла, потому что… имело, было важно. Все, что Келли говорила себе раньше, померкло где-то на задворках разума, когда она это осознала. Но ничего не ответила.
Ее глаза уже полностью привыкли к темноте, и она увидела, что на Блейке больше нет галстука и что несколько верхних пуговиц рубашки расстегнуты. Она сглотнула, не в силах оторвать взгляд от его обнаженной шеи. Она покачала головой, а затем подняла взгляд на его лицо.
Ее внутренний голос просто вопил, что она должна бежать. Но она не пошевелилась, пока Блейк не встал, и только тогда сделала шаг назад, наткнувшись на стеллаж с папками.
– Я… я не могу сделать это, Блейк.
– Сделать что?
Теперь он был в нескольких шагах от нее. Келли чувствовала его запах, и от этого сексуального аромата у нее едва не подкосились ноги. Она почувствовала невероятную благодарность стеллажу, который удерживал ее.
– Что бы ни было у вас на уме…
Она запнулась, когда он медленно подошел к ней. Ее сердечный ритм, который и так никогда не был нормальным в его присутствии, зашкалил.
– Что вы делаете? – выдохнула она, когда между ними не осталось и нескольких сантиметров.
– Я извиняюсь, – ответил Блейк и оперся руками о стеллаж по обе стороны от ее лица.
– Все нормально. Не стоит извиняться…
– Хорошо. Но теперь я извиняюсь заранее… за то, что собираюсь сделать.
И Блейк поцеловал ее.
Его губы были мягкими и нежными, но Келли едва не задохнулась от электрического разряда в момент их соприкосновения. Его руки переместились на ее талию, и тепло от них чувствовалось через одежду. Блейк углубил поцелуй, и Келли, словно со стороны, услышала свой стон.
Ее руки зарылись в его волосы, и Келли ощутила их шелковистость. Блейк прижал ее к стеллажу, и их тела слились. Она затрепетала от такой близости и снова застонала, когда он проложил дорожку поцелуев вниз по ее шее. Келли потянулась к пуговицам на его рубашке и начала их судорожно расстегивать. Распахнув рубашку на его груди, она увидела скульптурный рельеф мышц. Именно таким она себе и представляла Блейка.
И замерла, когда его рука скользнула по ее бедру и остановилась у кромки трусиков.
– Блейк… – выдохнула она, все еще охваченная страстью. – Блейк, мы не можем…
Его губы прижались к ее ключице, и по его тяжелому, частому дыханию она поняла, что он потрясен тем, что случилось между ними, не меньше ее. Блейк поднял голову, посмотрел на нее и отступил.
В слабых отсветах уличных фонарей, тускло освещавших офис, он выглядел потрясающе – рубашка расстегнута, мышцы живота напряжены. Ей хотелось бы, чтобы они не останавливались и позволили своим желаниям вырваться наружу. Но это только усилило бы боль, которую он уже причинил ей.
– Я прощаю вас. За это… – произнесла Келли сдавленным голосом. – Но я не могу…
Она оправила платье, взяла сумочку и жакет, который небрежно швырнула, спеша на помощь брату. И постаралась привести свои мысли в порядок.
– Вы можете убеждать себя в том, что приглашение меня на катер было вознаграждением сотрудника за хорошо выполненную работу, но вы не можете утверждать, что… – она указала на него и на себя, – именно так общаются между собой работники и работодатели.
– Вы правы, они так не общаются.
Келли не заметила, когда Блейк застегнул пуговицы. Слабая волна разочарования прокатилась по ней.
– Келли, я уже сказал, что сожалею о своих словах. – Он оперся о стол Коннора. – Вы их не заслужили.
– Заслужила, – возразила она и проигнорировала удивление на его лице. – Заслужила, решившись подпустить кого-то к себе достаточно близко.
Блейк сделал шаг в ее сторону.
– Нет, остановитесь. – Она подняла руку в предупреждающем жесте. – Мы уже позволили себе зайти слишком далеко. – Она вздохнула. То, что она собиралась сказать, заранее причиняло ей боль: – Блейк, ваша бывшая жена явно обидела вас. Из-за этого вы никогда не подпустите меня близко к себе. Поэтому для нас обоих, я думаю, будет лучше притвориться, что этого никогда не было.
– Поцелуя? – спросил он, засунув руки в карманы.
– Всего. Всего, что произошла между нами и что не должно было произойти между боссом и наемным работником.
Блейк ничего не сказал в ответ, и Келли восприняла это как согласие.
Глава 10
Поэтому для нас обоих, я думаю, будет лучше притвориться, что этого никогда не было.
Блейк лил холодную воду на свое разгоряченное и утомленное тело. Он знал, что горячая вода лучше успокаивает натруженные мышцы, зато холодная вода приглушала сердечную боль.
Поэтому для нас обоих, я думаю, будет лучше притвориться, что этого никогда не было.
Но ни горячая, ни холодная вода не могли смыть воспоминания о предыдущем вечере. Воспоминания о его поведении, столь не свойственном его натуре.
Да он просто потерял над собой контроль.
Блейк проворочался с боку на бок всю ночь. Несмотря на невероятно длинный и насыщенный день, он хоть и устал, но так и не смог заснуть.
Поэтому для нас обоих, я думаю, будет лучше притвориться, что этого никогда не было.
Если бы он мог! Если бы он мог притвориться, что он не провел весь день, наблюдая за ее работой. Если бы он мог не поддаться импульсу и не пригласить ее на свой катер…
Но он не мог, потому что… не хотел.
Когда Келли начала расспрашивать его о матери, Блейк понял, что разговор не будет легким для него. Он никому не говорил о ней, даже Джулии, – и все же рассказал женщине, которую едва знал. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что в ее обществе он чувствует себя комфортно. Но этот же факт стал причиной его решения поддерживать с Келли сугубо профессиональные отношения.
Блейк опасался, что она прочно поселится в его сердце. А для него это означает новую боль. Если же окажется, что и она неравнодушна к нему, то он может причинить боль и ей.
Одеваясь, Блейк впервые за многие годы думал о своей матери.
Он вспомнил, как она укладывала чемоданы в машину, а затем опустилась на колени перед ним и сказала: «Прости, Блейк. Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь, что я не могу больше так жить».
Она поцеловала его в лоб и уехала, а он стоял и смотрел, как машина исчезает вдалеке.
Блейк не мог припомнить, когда чувствовал себя более беспомощным, вернее, убитым горем, чем в тот момент. Ему было одиннадцать лет, и мать бросила его. Тогда, давно, едва повзрослев, он поклялся, что больше никогда не допустит того, чтобы испытать еще хоть раз подобные чувства. А еще он пообещал себе, что если когда-либо станет отцом, то никогда не позволит своему ребенку испытать то, что довелось ему. Он сделает все, чтобы у его ребенка была семья, которой у него самого, по сути, никогда и не было.
