Машины собирались в огромные массивы, похожие на мусорные свалки, и отправлялись тяжелыми грузовыми судами в частные ремонтные мастерские, где все это хозяйство инспектировалось, перебиралось и ремонтировалось.
После всех этих мероприятий руководство получало тридцатипроцентный выход боевых шагающих единиц с уже модернизированной боевой частью. Остальные семьдесят никуда не годились.
Правда, пока эта сила нигде не применялась – не находилось подходящего театра военных действий.
– «Два – двенадцать», каковы показатели?
Это был вопрос менеджера палубы. Он задавал его каждому, кто собрался соскочить с направляющей корабля-матки, чтобы оказаться во власти непредсказуемого космоса, а также талантов и амбиций военных руководителей.
– Боевая один – ноль процентов, – доложил Чайни.
– Принято.
– Боевая два – три процента.
– Принято. Готовьтесь к сходу…
Чайни провел необходимые манипуляции – проверил забор воздуха и датчик герметичности комбинезона на случай частичной разгерметизации кабины. Открыл чеку катапульты пилота и проверил блокировку чеки самоликвидации.
– К сходу готов.
– Начать отсчет!
– Пять, четыре, три, два, один, сход! – почти прокричал Чайни.
Технически его отсчет в этой операции был не нужен, однако считалось, что, когда менеджер слышит голос пилота, он понимает, в каком состоянии тот находится, и может снять его с выхода в космос, если бедняга оказывался неадекватен.
Впрочем, Чайни знал, что за последние полгода, что он служил в этом отряде, еще никого не забраковали на старте, хотя отдельные пилоты соскакивали с катушек и выбрасывались в космос в полном неадеквате. И позже это проявлялось в бою. Они либо перли впереди всех и этим приносили пользу, хотя их накрывали первой же ракетой, либо начинали бить из всех видов вооружения по всем меткам, которые появлялись на экранах радаров.
Таких приходилось кончать своим. А что поделаешь? Таковы реалии боевых действий.
Один раз Чайни самому пришлось это сделать – сжечь «орсо» со сбрендившим пилотом. И потом, по возвращении, он получил благодарность.
Вот и долгожданный прыжок, а за ним сдобренная долей страха свобода, где каждый поворот рулевого сопла давал пилоту ощущение полета над бесконечным озером бесконечной глубины. Так себе это представлял Чайни.
76
Оказавшись за пределами перезарядной палубы, он тотчас подключился к открытой волне, где пока еще никто не ругал криворукого партнера, не орал, получив разгерметизацию, где еще никто не требовал медицинский бот.
Все это будет потом, а пока на волне слышались только ленивые переговоры, старые анекдоты, выдуманные новости.
– Два – тридцать семь, ответьте, – послал Чайни запрос в эфир.
– Я здесь, камрад, – тотчас отозвался голос Элеоноры.
– Что у вас? В какой волне ты идешь?
– В первой, дружок. А ты?
– У меня в кодексе – третья.
– Ну что же, если не увидимся, ничего страшного. Это наша работа.
– Это наша жизнь, дорогая…
– Не называй меня так, – после паузы попросила она.
– Хорошо, не буду.
Их совместная история была весьма запутанной. Их то ставили в одно учебное звено, где летали только на виртуальных аппаратах, то разлучали, и Элеонора выступала в качестве учебного соперника – врага, которого в учебном бою следовало убрать, иначе инструктор назовет тебя пустым местом. То есть ты – никто.
И чтобы не быть «никем», приходилось бить из всех виртуальных стволов того, кто еще вчера сидел в твоей учебной кабине вторым пилотом или штурманом. Бить и не париться.
Чайни так и делал, максимально подавляя свою симпатию. Да что там за симпатия у него, форматированного как суперколвер?
После не слишком длительной чехарды они снова оказались в одном учебном звене, и тут Чайни стал ощущать в себе неизвестные прежде потребности. То есть он читал инструкции и знал, что подобные потребности у него появятся, но только в конце перехода с четвертого на пятый уровень.
А тут – на тебе. Ни поесть спокойно, ни поспать. Везде эта Элеонора в обтягивающем летном комбинезоне.
И что интересно, прежде он видел подобное множество раз, ведь пилоты другого пола были повсюду. В некоторых командах, отбракованных из второго уровня, их, случалось, набиралось больше половины.
Однако теперь он стал различать среди них «камрадов», то есть тех, которых воспринимал как боевых товарищей, и «странных камрадов», на которых подолгу задерживал взгляд, отмечая особенности походки. А еще цвет глаз и, если повезет, мягкость талии, этот параметр он нашел, когда помогал «камрадам» забираться в кабину виртуального тренажера и вдруг обнаружил, что имеет дело с незнакомыми прежде ощущениями.
Появление Элеоноры его основательно потрясло. Она оказалась наиболее странной среди других «странных камрадов».
Рядом с ней Чайни терял ориентировку в пространстве, выдавал лишние тестовые показатели и интересовался совершенно бессмысленными личностными характеристиками. Однако все могло прийти в норму, ведь к услугам пилотов имелся психологический пост, помогавший многим пилотам избавиться от преследовавших их проблем.
Поскольку пилотский состав набирался из списанных недоформатов, работы психологическим постам хватало. Их главная цель – помочь личному составу еще в казарме, что обеспечивало максимальный процент пилотов, выходящих на комплектационную палубу.
Чайн не раз обращался к психологическим постам, но они не находили болезни, и он продолжал проваливаться в какую-то прежде неизвестную реальность.
Когда Чайн встречал Элеонору, он говорил:
– Привет.
А она тоже отвечала:
– Привет.
Всего одно слово, но произносила она его с какой-то волнующей хрипотцой, и ее глаза при этом светились.
Дальше – больше. Он начал видеть Элеонору во снах, которых прежде вообще не видел. И что интересно, в этих сновидениях он и Элеонора совершали странные действия, которые не упоминались в справочной литературе.
77
Пока Чайн тренировался не жалея сил, штатный психолог искал ответы на заданные вопросы. Найдя их, пригласил к себе Чайна, вернувшегося с вылета.
И опять так сложилось, что, едва он выбрался из кабины, транспортер доставил знакомый штурмовик, и Чайн, растолкав работников палубы, подставил ладони, чтобы на них ступила прелестная ножка Элеоноры.
Ботинок был жестким, однако Чайни не почувствовал боли, а только восторг.
– Эй, что ты здесь делаешь? – спросила она и сбросила тяжелый шлем, высвобождая целый водопад вороных волос.
