Прилетели в столицу, где остановились на постой в отеле «Кабул-Серена». Вечером я позвонил друзьям в посольство — они обрадовались и пригласили меня в сауну, но дышать утром на президента «финским паром» я не собирался. Рано утром мы поехали во дворец на интервью с Карзаем. Представителей двух российских телеканалов и меня обыскивали шесть кордонов служб безопасности. Отняли шариковые ручки, все подозрительные предметы. Облапали как женщин. Ровно два часа ушло на эти ритуальные действия. Подумалось, что раньше, во времена революции, советским людям доверяли больше.
Хитрый и умный пуштун Карзай пытался устоять под градом нелицеприятных вопросов, но, когда не был готов к ответу, часто повторял одни и те же слова. Один из моих вопросов, наверное, поверг его в смятение. Спросил я Карзая, почему раньше те, кто воевал против Советской армии, назывались «моджахедами», а сегодня они же, но воюющие против американцев, вдруг превратились в террористов? Карзай сразу понял, что я имел в виду Джелалуддина и Сираджуддина Хаккани, и пустился в пространный исторический экскурс, помянув добрым словом и муллу Ахунда из Кандагара, и Исмаил-Хана из Герата, и Раббани из Бадахшана. Он подводил базу к тому, что многие бандиты по сути своей есть «заблудшие овцы». И в конце концов сказал, что, с его точки зрения, они не террористы, а, наоборот, его братья и что террористами их называют только американцы. Затем я пытал президента вопросами о том, что для Афганистана было полезнее — советское или американское присутствие и что полезного сделали для его государства эти супердержавы. Карзай ответил, что США создали в Афганистане наилучшие условия для развития экономики, а СССР — самую сильную в регионе армию.
— К сожалению, США у нас такой армии почему-то создать не могут, хотя мы их об этом неустанно просим, — ответил Карзай.
Наш разговор с президентом был неформальным и интересным. Он сам понимал это и приговаривал:
— Вот русские, умеют сделать беседу интересной и честной, это вам не Би-би-си! — Потом президент вручил нам подарки и пожал руки. Мне достались лазуритовая шкатулка с каменным рисунком и визитка главы государства.
Из дворца Арг мы поехали в штаб ISAF, где нас уже ждали представители командования НАТО. Штаб их располагался на том самом месте, где в 80-х годах работал наш узел связи группы Главного военного советника. Я залез на крышу штабного здания, посмотрел на знакомые места да и рассказал об этом представителю НАТО. Он посочувствовал, положив руку на плечо. Мне уже самому стало интересно: опять прохожу по старым тропам, вижу себя молодого на тех же самых местах, но спустя столько лет! В Джелалабаде пару месяцев назад было почти то же самое: посетил все места «боевой славы», трассы, где подрывались на минах наши танки, городок Самархейль, аэродром. Глядел из будущего на себя молодого и своих товарищей, вспоминал. Как быстро пронеслась жизнь.
С такими странными мыслями я ехал в аэропорт от штаба ISAF на микроавтобусе, в котором помимо журналистов сидели мои знакомые спецназовцы из посольства. Всех телевизионщиков и иностранных журналистов ребята заставили надеть американские бронежилеты. А мне даже не предложили — сами были без броников. На КПП они попрощались и пересели в поджидавший их внедорожник — с оружием в аэропорт, до которого оставалось всего метров 400, людей не пускали.
Откуда он вылетел, этот «скул-бас», никто так толком и не понял. Со встречки на бешеной скорости он перелетел высоченный двойной бетонный отбойник и несся на нас под косым углом. Причем он не ехал по земле, а летел, подброшенный отбойником. Я успел только рассчитать траекторию его полета, поняв, что сейчас кормы у микроавтобуса, где спала Наталья, продюсер Russia today, и рядом сидел я, не будет. Просто в доли секунды рассчитал траекторию и осознал, что пришел конец. Страха не было никакого, потому что для него не осталось времени. Оно кончилось.
Тут можно было бы поставить жирную точку. Но наш афганский посольский водитель, каким-то неимоверным усилием, утопив педаль газа в пол, вывернул до отказа руль вправо, зацепив при этом следовавший по правой полосе легковой автомобиль. Огромная махина автобуса, оцарапав нашему микроавтобусу левый задний бок, погребла все следовавшие за нами в плотном потоке машины. От красной спортивной легковушки не осталось ничего, еще одна зеленая машина перевернулась, бронированный джип, атакованный автобусом, ехал задом наперед. Сам же «скул-бас», снеся с дороги все, что было можно, впечатался в бетонный столб. Ошалевшие журналисты спрашивали, заглядывая мне в глаза, что это было. Я не стал их расстраивать тем, что это был явный теракт, и сказал, что здесь просто такое сложное дорожное движение. Они мне не поверили. Уже в аэропорту я узнал, что в этом инциденте погибли один из заместителей начальника администрации президента Афганистана, его дочь, водитель и охранник. Они ехали у нас в хвосте в красном красивом спортивном авто — собирались улететь на курорт.
То, что должно было произойти под самый занавес моей, как я думал, последней командировки, произошло на второй день незапланированной краткосрочной. Все случилось, как я и предполагал: руку третьему по счету президенту пожал, смерть пронеслась в полусантиметре, доле секунды. Я вспомнил, как говорил Вадиму Назарову, российскому сотруднику ООН, в день, когда мы отмечали в посольстве праздник Пасхи, что плохое неминуемо случается с человеком в Афганистане, и если этого долго не происходит, шансы на то, что оно случится в самом конце, увеличиваются в геометрической прогрессии. К тому времени он просидел в Афганистане уже пять лет, и я отговаривал его от продолжения работы, даже с очень хорошей зарплатой. Но он меня тогда не услышал и позже, продлившись, погиб в Кабуле во время террористической атаки.
Это была последняя командировка в Афганистан, которому я посвятил долгие, пусть нелегкие, но все же счастливые годы своей жизни. И тут я не говорю «Иншалла». Это уже твердо и бесповоротно: обратной дороги в страну моей молодости нет. Иначе очередная попытка заглянуть в темные глаза вечности может закончиться удачно, значительно раньше отмеренного судьбой срока.
Москва, 2018 год…
