В ресторане — шведский стол. Каждый мог брать себе еды столько, сколько намеревался съесть. Если не наелся — подходи и бери еще. Десятки различных горячих мясных и рыбных блюд, выпечка, соки, кофе, десерты, свежие и консервированные фрукты, тоники и газированные воды, холодное и горячее молоко. Такого изобилия порой не встретишь и в курортном отеле. Не хватало только моря поблизости.
Военных ценят и поэтому здорово обустраивают их быт. Государство Канада, к примеру, тратит на подготовку одного солдата своей профессиональной армии сотни тысяч долларов, а потому к солдатам здесь относились соответственно. И хотя солдатский быт все же несколько скромнее офицерского, но каждый вояка, обитавший в просторной кондиционируемой армейской палатке, имел свой «кубрик» с застегивающейся на молнию пластиковой стенкой, отделявшей его спальню от соседа. В солдатском кубрике стояли шкафчик для одежды, кровать со свежим бельем, тумбочка, настольная лампа. К борту палатки были приделаны розетки электропитания. Рядом с палатками расположились прачечные и душевые. Между ними — многочисленные кафе с названиями, характерными для различных регионов Канады. Посреди этого военно-прикладного великолепия стоял канадский центр отдыха и развлечений Canada House, где каждый мог найти себе занятие по вкусу. Тут же располагались многочисленные интернет-кафе и переговорные пункты, где любой солдат или офицер мог бесплатно поговорить с родиной. Залы компьютерных игр соседствовали с тренажерными. Здесь их были десятки.
Никто не приставал к солдату по пустякам. Если ему вдруг взгрустнулось на отдыхе, он мог запросто поставить у палатки солнечный зонт и белое пластиковое кресло, присесть под ним, попить лимонада или съесть мороженого. Когда я описываю это, то живо представляю себе, какую горечь может чувствовать советский солдат, воевавший в Кандагаре в составе 70-й ОМСБР, читающий эти строки…
За порядком на базе следила военная полиция, причем разных воинских контингентов. Она патрулировала периметр базы и зорко следила за скоростным движением транспортных средств. Скорость движения машин и броневиков не должна была превышать 10 миль или 16 километров в час. Нарушения карались очень строго, вплоть до увольнения из армии. Когда я спросил Дэниэла Ганьона, какая военная полиция «самая жесткая», то он ответил, что все полицейские одинаковые, хотя, по его словам, американские MP видят мир только «в черно-белых тонах, и полутонов для них не существует». Канадцев тут понять легко — сами они очень дружелюбные и веселые люди. Наверное, это национальная черта характера.
В поисках кяризов
Накануне в штабе канадского контингента специалисты-картографы, инженеры и сам канадский военный атташе разбирались с картами местности. Я помнил, где располагаются эти подземные коммуникации, только по памяти, которая опиралась на существовавшие четверть века назад постройки. Да еще на рисунки, которыми мы обменивались по электронной почте с моим другом Андреем Павлюковым, служившим здесь в 70-й ОМСБР и потерявшим обе ноги при подрыве на итальянской противопехотной мине. Отталкиваясь от построек, я мог с закрытыми глазами указать путь к кяризам, однако эти постройки оказались несколько лет назад уже внутри периметра военной базы и были снесены. Единственными ориентирами оставались кандагарский аэродром «Ариана» и голубая мечеть, еще карта местности, сделанная несколько лет назад с помощью системы Google Earth, на которой эти постройки еще существовали.
Над картой долго бились канадцы и англичане из спецназа SAS, которые должны были выделить нам эскорт охраны. Наконец мы примерно разобрались, куда нам следует ехать. Это старая дорога на пограничный с Пакистаном город Спинбулдак и поворот от нее направо в чистое поле, которое на карте кое-где было размечено красными кругами. Это — минные поля, оставшиеся еще с той далекой афганско-советской войны, а также новые минные поля, возникшие во время междоусобных войн афганских моджахедов. «Прогулка» намечалась не из легких, а потому было решено посадить Майкла, меня, Энди, военного канадского инженера-сапера вместе с экипажем в броневик RG-31, который, по словам, выдерживал взрыв противотанковой мины. Его днище конусообразное, а потому взрывная волна при подрыве уходит в стороны. Броневик может переворачиваться и терять колеса, но крепкая броня держит взрыв фугаса.
Каждый из находящихся внутри должен был пристегнуться тремя ремнями, чтобы во время возможного переворачивания транспортного средства, не убить своим телом других бойцов и не пораниться самому об острые железные углы оборудования. Сопровождавшие нас англичане сидели в легкобронированных «Лендроверах», оборудованных пулеметами. Их командир — британец с рыжими волосами, воевавший и в других горячих точках, имел при себе помимо оружия прибор определения координат на местности — попросту JPS. Сверив карты и уточнив маршрут, мы сделали круг по базе, чтобы стартовать от «Арианы» как самого значимого ориентира на местности. Только британцы знали, как точнее проехать в желаемый район, избегая при этом самых опасных участков дороги и минных полей. Мы долго кружили на выезде с базы, пока не оказались на дороге, ведущей в Спинбулдак.
Как и было договорено, мы свернули через некоторое время с дороги вправо, однако очень скоро натолкнулись на покрашенные двухцветные камни, одна сторона которых была голубой, другая белой. Кое-где камни были выкрашены и в красно-белый цвет. Красный означает на военном языке особо опасные с минной точки зрения участки местности, голубой — просто заминированную местность. Белый — местность, свободную от мин. Коридор в минном поле был очень узок, проехать было нельзя. Было решено двинуться в объезд и попытаться найти участок дороги, свободный от мин. В результате мы поехали к расположенным вдалеке полуразрушенным постройкам без признаков обитания человека. Мы решили в ходе короткого совещания опросить местных жителей — они должны были знать о кяризах. Нашу колонну попытались обогнать два тяжелых афганских грузовика, но они были остановлены предупредительными выстрелами из ракетниц.
Изрядно попылив по пересеченной местности, мы выехали к полуразрушенной постройке, в которой все же оказались живые люди. Это был отряд афганских полицейских. У англичан был свой переводчик, афганец. Но афганцы боятся своих и, как правило, замыкаются при разговоре с ними. Первым начал диалог я, поприветствовав полицейских на языке дари. Дариязычных оказалось всего трое из почти 20 стражей порядка. На вопрос о кяризах и реке они стали указывать руками в общем-то правильном, с нашей точки зрения, направлении. Но пробраться туда колонной было невозможно. Кругом были минные поля. В разговор включился афганский переводчик, после чего полицейские пошли в отказ от своих же слов и объяснили, что они охраняют только этот район и точно сказать ничего не могут. Они не боялись иностранцев, но боялись «своих». Многолетняя война приучила их к этому. Никто точно не может сказать в Афганистане, кто на кого и когда работает. Поэтому пришлось довольствоваться услышанным.
Мы стали возвращаться к въезду на минное поле, чтобы уже там, на месте, принять решение, что же делать дальше. Вскоре спешились, солдаты заняли оборону по периметру, смотря в лазерные прицелы на подозрительные с их точки зрения места. Недалеко от нас мы увидели внедорожник с афганскими номерами и решили попытать местного, может быть, он что-то знает? Нам повезло: он согласился показать нам входы в кяризы. Настроение поднялось, но одновременно возникло чувство щемящей тревоги. Мы шли по коридору, рядом с минным полем, вдоль дальнего периметра базы, в еще совсем неосвоенном районе, к западу от KAF. Экспедиция могла закончиться подрывом любого солдата, и тогда цели не оправдали бы средств. Мы медленно, след в след двигались по узкой тропинке, пока не уткнулись в первую глубокую яму — вход в кяриз. Воды там было еще мало — таяние снегов с гор только начиналось, а потому было хорошо видно каменное дно, из которого в сторону вел подземный ход.
