ЮНОША: Ага… Мой отец был именно таким человеком – настоящим трудоголиком, который с головой погружался в работу ради достижения результата. А потом он командовал в семье по праву кормильца, который зарабатывает деньги. Он был очень деспотичным.
ФИЛОСОФ: В определенном смысле такие люди отказываются признавать существование других жизненных задач. Но «работа» означает не только профессиональную деятельность. Домашние хлопоты, воспитание детей, помощь местному сообществу, увлечения и другие вещи – это тоже работа. Фирмы и компании играют здесь лишь незначительную роль. Тот, кто признает только профессиональную деятельность, не ощущает жизненной гармонии.
ЮНОША: Все именно так, как ты говоришь! Члены моей семьи фактически не имели права голоса в споре с отцом. Невозможно спорить с человеком, который грозно рычит: «Только благодаря мне у вас есть еда на столе!»
ФИЛОСОФ: Наверное, такой отец мог осознать свою ценность только на уровне поступков. Он работает с утра до вечера, добывает деньги для семьи и пользуется признанием в обществе, а потому считает себя более ценным, чем остальные члены семьи. Но для каждого из нас наступает время, когда мы больше не можем быть кормильцами и добытчиками. Человек стареет и выходит на пенсию, и у него нет иного выбора, кроме как жить на пенсионное пособие или получать помощь от детей. Даже в молодости тяжелая травма или болезнь могут привести к потере трудоспособности. В таких случаях трудоголики испытывают сильную депрессию.
ЮНОША: То есть они не могут думать ни о чем, кроме своей работы?
ФИЛОСОФ: Да. В их жизни нет гармонии.
ЮНОША: В таком случае я начинаю понимать, что ты имел в виду, когда говорил об уровне бытия. И я определенно не задумывался о том, что когда-нибудь больше не смогу работать или вообще чем-то заниматься на уровне поступков.
ФИЛОСОФ: Как человек осознает себя: на уровне поступков или на уровне бытия? Этот вопрос имеет прямое отношение к мужеству быть счастливым.
Вы можете быть счастливы сейчас
ЮНОША: Мужество быть счастливым? Что же, давай послушаем, что это за мужество.
ФИЛОСОФ: Да, это важный момент.
ЮНОША: Ты утверждаешь, что все проблемы заключаются в межличностных отношениях. А потом разворачиваешься в другую сторону и говоришь, что в тех же отношениях можно обрести счастье. Мне до сих пор трудно принять это. Неужели люди называют счастьем только свои хорошие взаимоотношения? Неужели мы живем ради таких крошечных радостей и душевного отдохновения?
ФИЛОСОФ: Я неплохо представляю, с какими проблемами ты сталкиваешься. Когда я впервые слушал лекцию о психологии Адлера, то лектор, Оскар Кристенсен, один из его учеников, сделал такое заявление: «Те, кто сегодня слушает мои слова, могут стать счастливыми прямо сейчас, в этот самый момент. Но те, кто этого не делает, никогда не будут счастливы».
ЮНОША: Ничего себе! Это речи настоящего мошенника. Надеюсь, ты не попался на эту наживку?
ФИЛОСОФ: Что такое человеческое счастье? Эта тема была одной из постоянно обсуждаемых с античных времен. Я всегда считал психологию не более чем разделом философии, поэтому не испытывал к ней интереса. Будучи студентом философского факультета, я озаботился вопросом: что такое счастье? Я был бы неискренним, если бы не признал, что испытал некоторое отвращение к словам Кристенсена. Но в то же время я кое-что понял. Мне подали идею об истинной сущности человеческого счастья. Я искал ответы, но не уделял должного внимания простому вопросу: каким образом человек может стать счастливым? Уже в студенчестве мне пришло в голову, что я не представляю себе настоящего счастья.
ЮНОША: Понятно. Значит, твое первое знакомство с психологией Адлера закончилось ощущением несоответствия?
ФИЛОСОФ: Вот именно.
ЮНОША: Тогда скажи: тебе удалось стать счастливым человеком?
ФИЛОСОФ: Конечно.
ЮНОША: Почему ты так уверен в этом?
ФИЛОСОФ: Величайшее несчастье для человека – отвращение к себе. Адлер нашел крайне простой ответ на этот вопрос. Ощущение «Я полезен для общества» или «Я полезен для кого-то» – единственное, что дает нам осознание собственной ценности.
ЮНОША: Ты имеешь в виду «содействие окружающим», о котором говорил раньше?
ФИЛОСОФ: Да. И это важный момент: когда мы говорим о содействии другим людям, то не имеет значения, был ли наш вклад оценен по достоинству.
ЮНОША: Как это?
ФИЛОСОФ: Ты не тот, кто оценивает пользу твоего вклада в общественное благо. Это задача других людей, и ты не можешь в нее вмешиваться. В принципе, нет даже способа узнать, принесло ли твое содействие какую-либо пользу. Когда мы помогаем другим людям, это не обязательно должно быть очевидным для них; нам необходимо лишь ощущение своей пользы, своего вклада.
ЮНОША: Минутку! Если это так, то ты называешь счастьем…
ФИЛОСОФ: Теперь ты понимаешь? Одним словом, счастье – это ощущение своего содействия обществу. Это и есть определение счастья.
ЮНОША: Но это…
ФИЛОСОФ: Что-то не так?
ЮНОША: Я никак не могу принять такое упрощенное определение. Слушай, я не забыл, что ты говорил раньше: «Хотя на уровне поступков можно быть бесполезным, на уровне бытия каждый человек приносит пользу». Но тогда согласно твоей логике все люди должны быть счастливыми!
ФИЛОСОФ: Все люди могут быть счастливыми. Но это не значит, что все люди уже счастливы. Будь то на уровне поступков или на уровне бытия, человек хочет чувствовать, что он кому-то нужен. То есть он нуждается в ощущении содействия другим людям.
ЮНОША: Ты хочешь сказать, что я несчастлив, поскольку не испытываю такого ощущения?
ФИЛОСОФ: Вот именно.
ЮНОША: И как мне добиться его? Работой? Волонтерской деятельностью?
ФИЛОСОФ: Немного раньше мы говорили о жажде признания. В ответ на мое утверждение, что человек не должен стремиться к признанию, ты заявил, что это всеобщее желание.
ЮНОША: Да, но я говорил искренне. Я до сих пор не вполне уверен в этом.
ФИЛОСОФ: Но теперь тебе ясно, почему люди жаждут признания. Они хотят нравиться самим себе. Они хотят ощущать свою ценность. Для этого они нуждаются в ощущении содействия, которое внушает им: «Я полезен для кого-то». Они стремятся к признанию как к легкому способу достижения этого чувства.
ЮНОША: Ты хочешь сказать, что жажда признания – средство для ощущения своего содействия обществу?
ФИЛОСОФ: А разве не так?
ЮНОША: Никоим образом. Это противоречит всему, о чем ты говорил до сих пор. Совсем недавно ты сказал, что счастье – это ощущение своего содействия обществу. Значит, удовлетворение жажды признания непосредственно связано со счастьем? Ха-ха! Наконец-то ты признал его необходимость.
ФИЛОСОФ: Ты забываешь об одном важном соображении. Если тот, кто стремится к содействию, в конце концов получает общественное признание, то в долгосрочной перспективе у него нет иного выбора, кроме как удовлетворять желания других людей. В ощущении сопричастности, достигаемом через жажду признания, нет никакой свободы. Но люди должны выбирать свободу и стремиться к счастью.
