– Хороший мишка, большо-ой мишка, – сказал Аршак одобрительно, увидев гору мяса. – И как это вы его завалили, ребята? – оглядел он тощего парня и маленькую девчонку, по которым никак нельзя было сказать, что они способны на такое, да и нисколько они не были помяты, хотя девка уверяла, что медведь напал на них, и они, защищаясь, убили зверя.
– А охота-то на мишку запрещена, – произнес Аршак задумчиво. – Мне кум говорил, лесничий… Срок, говорит, за это дают…
Елене ужасно не хотелось неприятностей, она посмотрела вверх, на скалу, где в пещере прятался циклоп, и сбавила цену чуть не вдвое. Но армянин – вместе с сыновьями их было четверо – решил, видимо, поживиться на дармовщинку и сказал, что даст ей пять тысяч, – это хорошие деньги, девочка, – а медведя заберет себе.
Сыновья уже нагружали мясо в тачку, Саша, стоявший до этого в стороне, подошел к ним и сказал, что так нечестно, тут килограммов двести медвежатины. Аршак повернулся к нему и, засмеявшись, ответил:
– Хорошо, добавлю еще тысячу, а жир и шкуру мы тоже берем. Где шкура-то, ребятки?
Когда протянутые купюры никто не взял, Аршак, пожав плечами, бросил их на землю и направился к котелку с медвежьим жиром. Александр схватил топор Поликарпа, валявшийся на земле и, подскочив к армянину, замахнулся и заорал, что убьет его. Елена закричала:
– Саша-а, Саша, не надо!
Но движение Александра было явно демонстративным, он слишком далеко отвел руку для замаха, слишком долго держал ее отведенной, он действовал, как при съемке на рапиде, он не собирался никого убивать, только грозил. Это был жест отчаянья – и всем это было ясно…
Один из парней подскочил к нему, выбил топор и ударил Александра, тот упал. Елена побежала к нему. Двое парней продолжали нагружать мясо на тачку. Аршак, ругаясь и бормоча, что он хотел по-хорошему, а раз они так, то и он так, теперь они вообще ничего не получат, ишь, браконьеры проклятые, – не выпуская из рук котелка с драгоценным медвежьим жиром, нагнулся за брошенными деньгами…
И тут сверху, старому Аршаку показалось, прямо с небес, слетел страшный трехглазый дэв и, очутившись на земле, принялся раздавать тумаки направо и налево; через минуту трое сыновей лежали кто где. А самого Аршака дэв, как кутенка, натыкал носом в медвежий жир и прогудел в ухо, дескать, не обманывай, не обвешивай, перестань жульничать, а то хуже будет! И так же молниеносно, как появился, дэв вознесся в небеса.
Старый Аршак, утерев с лица жир, поглядел вверх и поклялся мамой, царствие ей небесное, никогда больше не подкручивать весов. Хотя клятва и нелегко далась ему. Он тут же и покрутил что-то на своих весах, после чего они перестали семьсот граммов выдавать за килограмм. А как только сыновья, постанывая и держась за бока, поднялись с земли, спрашивая по-армянски: отец, что это было? нам привиделось, что ли? кто это нас так отделал? – Аршак, цыкнув на них, подошел к девочке, за которую заступаются дэвы, и умильным голосом предложил ей понаблюдать за церемонией взвешивания мяса медведя, которого вы с божьей помощью, – тут Аршак посмотрел в небо и вжал голову в плечи, – завалили.
Когда покупатели ушли, увозя на тачках 270 килограммов мяса и часть жира, который Елена «соблаговолила» им продать, – не соблаговолишь ли ты, девочка, продать нам немного медвежьего жира, очень уж у моей Арикнас спина болит, а жир при этих болях первое средство, – они повалились на землю и стали хохотать. Циклоп, ловко съехавший по веревке, присоединился к ним. Он широко улыбался, он был счастлив, что сумел помочь.
– Ой, я не могу, – радовалась Елена, – здорово ты их проучил. И мы теперь богаты. – Она потрясла пачкой денег. – Ужасно богаты – спасибо медведю. И Поликарпу!
Потом она поглядела на циклопа и, перестав наконец смеяться, покачала головой:
– Но тебе нельзя в таком виде появляться на людях.
Поликарп достал из кармана остатки смятых и скрученных очков, которые никуда уже не годились, и ради смеха нацепил их на себя: зрелище было не для слабонервных. Впрочем, при известной сноровке дело можно поправить. Циклоп раскрутил очки, одна дужка была на месте, а вторая висела на честном слове.
– Погодите-ка! – проговорил Александр и достал изоленту, которую собственноручно сунул в рюкзак. «За каким чертом», – сказала ему при сборах Елена, а теперь изолента вон как пригодилась! Он взял из рук циклопа очки и примотал дужку на место. Вместо превращенных в кашу стекол Елена придумала вставить вырезанные из книжной обложки овалы (пару книг она взяла в дорогу, чтобы не бездельничать на каникулах), которые той же изолентой и закрепила, правда, на очках оказались странные надписи: на одной стороне «аст», на другой «арг», но ведь циклопу не смотреть через эти слова, а только ненастоящие глаза прятать.
Поликарп надел свои получившие имена очки, Елена критически осмотрела его – и осталась довольна. Сойдет за третий сорт, а при случае можно будет придумать что-то еще.
– Ты у нас будешь слепой, – сказала она, – а мы – твои поводыри.
Но циклоп не оценил юмора и в ужасе замахал на нее руками:
– Не шути так страшно, лепокудрая. Я не хочу быть слепым, даже на театре.
Только тут Елена заметила, что после случая с медведем они незаметно и совершенно свободно перешли на «ты». Может быть, этому способствовало то, что теперь Поликарпу нечего было скрывать от них.
Пожарив на костре шашлык из остатков медвежьего мяса, а для циклопа сварив кирзухи, они стали собираться в дорогу. В этой пещере, сказал Поликарп, его отцом и не пахнет. Он сложил медвежью шкуру, еще не превращенную в хитон, примотал ее веревками к одному из рюкзаков, и они отправились дальше.
К вечеру добрались до Адлерского аэропорта. Бабушка с внуком, оставив циклопа на подступах к этой части города, в лесу, отправились на вертолетную площадку. Там они узнали, что вертолет на Фишт, куда они намеревались отправиться, так как там имелись неосмотренные пещеры, будет завтра утром.
Вернувшись к циклопу и переночевав в лесу, все трое с утра пораньше пришли к аэропорту. Елена нашла вертолетчиков и сунула им показавшуюся ей разумной часть медвежьих денег, после чего их взяли на борт вертолета и не стали даже придираться к подозрительному слепому верзиле, чего Елена очень опасалась. Деньгами она, разумеется, распоряжалась сама: циклоп, хоть и бывал тут, с ценными ассигнациями обращался крайне небрежно, так и норовил смять их и выбросить, ну а с внука какой спрос, подросток – он и есть подросток. Елена же была привычная к крупным деньгам, правда, к чужим, – в сберкассе-то, в свое время, ей приходилось считать и пересчитывать такие суммы! До сих пор во сне деньги считает – и тоже не свои!
Как только они приземлились и остались одни, циклоп стащил с лица картонные очки и сунул их в карман.
– Летать мне еще не доводилось! – проговорил Поликарп, срывая на ходу оранжевый крокус и принюхиваясь к нему. – Земля сверху такая маленькая, а этот цветок не разглядеть и двумя глазами. А великие горы, кажется, легко засунуть в карман. Бедный маленький цветок, выросший на крови, бедные маленькие горы, бедная земля… Да, Кавказ! Батюшка всю жизнь мечтал побывать здесь, вернее, он очень часто говорил о Кавказе, но он не мореплаватель, а через ту дверь, которой входил сюда я, он не мог войти. Однажды он даже пытался сделать это, но неудачно. Не знаю, как получилось на этот раз.
