Андрей хорошо знал названия всех башен и построек в Новоиерусалимском монастыре из рассказов своей покойной бабушки Елизаветы Андреевны. Бабушка верила в Бога. И очень хотела, чтобы Андрюшенька тоже верил.
Пока Андрей не начал ходить в школу, Елизавета Андреевна летом, когда они жили на даче, чуть ли не каждую неделю возила единственного внука в деревню Рубцово, в одну из немногих в районе действующих церквей, где мальчику приходилось отстаивать всенощную и причащаться. Вечерами перед сном бабушка следила, чтобы он обязательно не меньше трех раз крестился, читала ему Библию и Евангелие, рассказывала о святых мучениках, о Новоиерусалимском монастыре и связанных с ним историях. Она часто приводила его к монастырю и гуляла с Андреем внутри и вокруг него, в Гефсиманском саду, у скита патриарха Никона, непременно набирала в бидончик воды из святого источника и молилась, молилась, молилась.
Верующим Андрей так и не стал. Возможно, только из-за того, что его к этому так усердно приучали. Но зато хорошо запомнил бабушкины истории и навсегда полюбил истринские места: монастырь, речку, называемую Йордань, древний полуразрушенный скит на ее берегу…
О найденном подземном ходе Андрей рассказал Шурику. Чтобы не наткнуться на рабочих и реставраторов, они стали приходить сюда почти каждые субботу и воскресенье, когда у тех были выходные. Ребята гуляли по недоступным для других местам, фотографировались на самом верху Воскресенского собора, взорванного немцами при отступлении в сорок первом. Теперь здесь уже была восстановлена большая глава, увенчанная огромным золотым крестом. Они любовались с верхотуры неповторимой красотой Истры и ее окрестностей, а затем спускались в подвалы собора, надеясь обнаружить еще какой-нибудь потайной ход или дверь, за которой могло оказаться что-нибудь ценное.
Они, конечно, ничего не нашли, если не считать пустого тайника. Его Андрей обнаружил случайно, когда в одном из самых низких мест собора пытался отковырнуть со стены изразец с изображением летящей птицы, напоминающей голубя. Соседний с изразцом камень вдруг провернулся на своей оси, и рука Андрея почти по локоть оказалась в образовавшейся нише.
После столь долгих поисков было вдвойне обидно, что тайник оказался пуст. К тому же о заостренный штырек, торчащий сбоку в стене ниши, Андрей довольно сильно поранил большой палец. Ни он, ни Шурик никогда ничего в тайнике не прятали, да собственно и прятать-то было нечего, и вот теперь Андрею пришло на ум, что настало время использовать его по назначению.
Он остановился перед знакомым изразцом, опустился на колени и достал из кармана зажигалку. Все время: и пока Митлз выводил его из музея, и на улице, и в соборе – он чувствовал, что сжимает в правом кулаке что-то теплое. Разжал он пальцы только теперь и при свете зажигалки увидел на ладони маленькую, потемневшую от времени металлическую иконку.
Андрей подумал, что она, скорее всего, была центральной частью складня, так как внизу с боков иконки сохранилось по согнутой петельке. Он видел складни в музее. Большинство из них – золотые или серебряные, сохранились довольно неплохо. На этой иконке выпуклые части почти совсем стерлись. К тому же сверху на ней вместо обычного креста была взмахнувшая крыльями маленькая птица зеленоватого цвета, которая словно вцепилась в иконку короткими лапками, на которых вместо когтей были четко различимые человеческие пальцы.
Андрей не мог понять, как диковинная иконка очутилась у него в руке. Ему казалось, что в музее, после ослепившей его вспышки, он выронил проволоку и, конечно, ничего из витрины не вытащил. Но сейчас он и видел, и чувствовал тяжесть иконки.
Зажигалка нагрелась, и Андрей погасил ее. И тут же вспомнил отрывок еще одного сна, виденного сегодня ночью. Будто он очень медленно ведет под руку свою уже лет пять как умершую бабушку Лизу. Подводит ее к воротам монастыря, что под Надвратной церковью, в которые они собираются войти. Но неожиданно у бабушки подкашиваются ноги, и она молча и так же медленно, глядя прямо перед собой, падает, а он пытается удержать ее и не может.
– Приснится же, – прошептал Андрей и вдруг увидел, что летящая птица на иконке – не что иное, как уменьшенная копия голубя на изразце подвальной стены и что и иконка, и изразец излучают одинаковый зеленоватый фосфорический свет.
ПЛЯЖ «ДЕТСКИЙ»
Шурик сидел на траве, прислонясь спиной к черному чугунному стволу старинной пушки – одной из шести, установленных на импровизированных лафетах почти напротив входа в Новоиерусалимский монастырь и обращенных жерлами, забитыми всяким мусором, в сторону города.
Сколько Шурик себя помнил, он никогда не отказывался принять участие в задумываемых Андреем мероприятиях: была ли это поездка в деревню Полевшину, чтобы забраться на самый верх тамошней разрушенной церкви, был ли это ночной поход на садовые участки за клубникой или вылазка во двор истринских городских бань, чтобы, рискуя быть замеченными сторожем-истопником, провести несколько секунд, прильнув к приоткрытому окошку в раздевалку женского отделения.
Обычно им везло, и если они даже и бывали замечены на тех же огородах, то Андрей всегда находил самый верный ход для отступления. Сегодня Шурик хотя и немного жалел, что не отправился в музей вместо Митлза, но в то же время и говорил себе, что поступил вполне разумно. Не сунуться головой в петлю, а остаться охранять велосипеды, которые лежали тут же, рядом с пушками, было мудрее, чем втягиваться в криминал.
Он любил брата, который был старше его на полтора года. При Андрее и с его одобрения он год назад впервые выпил стакан красного вина. От него же еще в двенадцать лет получил по губам, когда попытался с шиком закурить сигарету.
Правда, этим летом, при первой встрече с братом, Шурик был слегка разочарован. Ему казалось, что закончивший школу Андрей должен стать как-то взрослее, мужественнее. А у того вроде бы все еще продолжало детство в заднице играть. «Пора бы ему уже с девчонками гулять, а не на велосипедах по Истре кататься», – думал Шурик.
Сам он был симпатичным парнем, с утонченными чертами лица, всегда аккуратно причесанный и одетый. Но очень переживал из-за своего невысокого роста – был самый маленький в классе и всегда думал, что только из-за этого на него не обращают внимания девушки.
Больше половины его одноклассников еще в прошлом году хвастались своими любовными похождениями. Шурик, конечно, понимал, что многие эти рассказы всего лишь байки, но все равно слушал ребят с завистью и считал, что и ему давно пора если не завести себе постоянную девушку, то хотя бы стать мужчиной.
– Здорово, чувак! – услышал Шурик знакомый голос и, обернувшись, увидел улыбающегося Геру Солдатова, своего друга, который в Москве жил совсем недалеко от него – на Коровинском шоссе – и все летние каникулы тоже проводил в Истре у родственников.
«Ни дня без бутылки красного», – гласил девиз Геры – очень худого, с пышным чубом и жидковатыми усиками парня, которому Андрей дал прозвище Зольдат. Шурик мог поспорить, что и сейчас в одном из карманов не совсем чистого синего школьного костюма Геры обязательно спрятана бутылка.
