– Моего отца звали Патрик, – добавил в конце Дориан. – Он всю жизнь винил себя за смерть брата.
Прощались все очень тепло. Когда очередь дошла до нас, Дориан ласково обнял Иону, что-то шепнул ей на ухо, и она не сдержала улыбки. Я видел его влажные глаза. «Ты очень хороший человек, – сказал он мне. – Береги Иону. Она достойна самого лучшего».
Утром мы нашли его спящим. Но Дориан не проснулся.
Глава 16
Через неделю после смерти Дориана пришел конец. Это началось ясным утром двадцать третьего августа, в преддверии зноя. Я спешил на другой конец Фарфаллы, чтобы купить немного молока и овощей к обеду. Тогда же я и сделал первое неприятное открытие, встретив по пути того самого загадочного агнца, чьи глаза с фиолетовыми кругами напоминали анютины глазки, а именно – молодого математика Франца Гилберта.
Не столько то поразило меня, что этот человек выглядел свежим и отдохнувшим, словно вернувшимся с горного курорта, сколько тот непонятный факт, что этот математик был жив, несмотря на уже минувшую дату Х. Это противоречило любой логике. Ведь тогда, в душном экспрессе, он прямо сказал, что ему осталось всего несколько дней, а с той ночи прошло целых два месяца. Мягко говоря, я был ошеломлен. Опять лилась пресловутая Мелодия смерти, но тихо, едва заметным ручейком сомнений. А может, он попросту солгал мне тогда? Или же я неправильно его понял?
Нахмурив брови, я перегородил дорогу этому человеку, глядя на него как на воскресшего Лазаря:
– Франц? Не верю своим глазам… Ты жив? Но как ты обманул смерть? Неужели Анализ ошибся?!
– Извините, уважаемый, не имею чести вас знать, – отчеканил незнакомец, похожий на Франца как две капли воды. – Я так полагаю, вы были знакомы с моим братом?
Я растерялся. Я был готов поклясться, что этот человек – Франц Гилберт, тот самый ученый, который ехал со мной в купе. Разве что без фиолетовых кругов под глазами и с зачесанными назад волосами. Я смотрел на него, и теперь он представлялся мне склеенным вовсе не из бумаги, а из прозрачного стекла и серебра. Сверкающий на солнце, как зеркало. Я не сомневался: как бы это смешно ни звучало, родившаяся после Анализа привычка замечать мелкие детали и неуловимые нюансы сделала меня наблюдательным словно Шерлок Холмс (впрочем, как и любого другого агнца – решил я однажды), а потому я не мог не приметить родимого пятна, похожего на маленького дракона, розовеющего на левом виске Франца. К слову, незнакомец обладал той же самой отличительной особенностью.
Это был первый звоночек. Но что, если у Франца действительно был брат-близнец с абсолютно таким же причудливым родимым пятном? Но какова вероятность, что этот самый брат тоже шепелявил, часто неловким движением поправлял ремешок часов, а еще шаркал левой ногой, как досточтимый Франц Гилберт? Это определенно был он. Но почему же он так откровенно лжет? Разрешил ли он сложнейшую математическую задачу? Получил ли заветную премию? Но я не хотел докучать этому человеку, а потому вежливо извинился и зашагал по своим делам.
– Одна ласточка весны не делает, – сказала мне Иона за чашкой чая. – Вероятно, тебя хватил солнечный удар, и тебе все померещилось. Бедный, бедный мой мальчик.
Она так забавно это повторяла: «Бедный, бедный мой мальчик!»
– Утром было прохладно, так что не думаю, – мягко урезонил я. – Это точно был он, Франц Гилберт. Он перехитрил смерть.
Иона ласково улыбнулась и сказала, что агнцы – выдумщики с богатой фантазией. Она была уверена, что мне просто почудился призрак.
В тот день она вернулась домой, светясь от счастья: в ее ладонях лежало хрустальное чудо – редчайшая бабочка Lumia Characterus, о которой она мечтала всю жизнь. Может быть, это был знак самой судьбы, а я, несчастный слепец, не разглядел его? Я видел, как над Ионой порхали ангелы, когда она говорила: «Я нашла ее на коре сосны, рядом с твоим домиком! Представляешь? Словно добрый волшебник оставил ее для меня. Она увязла своими лапками в смоле». Тонкие крылышки сверкнули на солнце, и Иона аккуратно переложила бабочку в маленькую ореховую шкатулку.
Смеющаяся, ликующая, она достала папку с нотами и отправилась к подруге, которая обучала ее игре на фортепиано. Помню, что на прощание я поцеловал ее в щеку и шепнул:
– Твои волосы пахнут розами…
Тем вечером пришел незваный гость. Я поливал астры, когда в дверь постучал Амаду. Поправляя дрожавшими руками свою панамку, он сказал, что у калитки меня ждет какой-то представительный мужчина, похожий, по его словам, на адвоката. Амаду ушел в свой домик, я надел тапочки и вышел во двор. У забора действительно стоял некто в строгом темном костюме, укрытый английской шляпой. На лице, лоснившемся от жары, сидели черные непроницаемые очки.
– Чем могу помочь? – спросил я.
– Марк Морриц?
Я коротко кивнул.
– У меня для вас серьезный разговор, – сказал незнакомец. – И лучше тет-а-тет.
– Отворите калитку и проходите.
Этот человек, которого я видел впервые в жизни, уверенным шагом двинулся в тень веранды и опустился на скамью.
– Что вам угодно? – спросил я.
– У меня есть деловое предложение, – сверкнул он отточенной улыбкой.
– Неужели? – усмехнулся я.
Уж больно подозрительным тоном он говорил, однако я все же готов был слушать дальше.
– Вы знакомы с Ионой же Софен? – Незнакомец снял очки.
Его четкие, лаконичные движения, схожие с ритмикой робота, напугали меня. Я вспомнил двух таинственных типов с полумертвыми лицами, которые допрашивали меня у фонтана. И опять появились зловещие ноты Сонаты. Они звучали громко и тревожно.
– Вижу, что вы знакомы, – мягко сказал незнакомец. – Тогда все просто. Вам нужно ее ликвидировать. Незаметно, самым безболезненным способом. Взамен вы получите…
Что он сказал?! Внутри меня полыхнуло огнем. Безмятежность, в которую мы успели поверить с Ионой, наш маленький уютный мирок, дарующий безопасность, был разрушен, сметен этими словами. Во мне все яростно задрожало. Но вместо того чтобы остановить этого человека, броситься на него с кулаками, пусть даже рискуя поймать пулю, я совершил непоправимую ошибку.
– Вон отсюда! – закричал я, не слыша собственного голоса.
Этот ирод уставился на меня немигающим взглядом, и это длилось вечно.
– Вам стоит меня дослушать…
– Вон! – оборвал я.
– Прощайте, – процедил он, исчезая за воротами.
Собственно, было глупо его отпускать. В этом одномоментном желании скрывалась моя внутренняя слабость. Вскоре я бежал как безумный. Не разбирая дороги, я мчался к подруге Ионы, которая учила ее играть на фортепиано. «Зачем я его отпустил?!» – губы сами вылепляли эти слова. Я запыхался, сбил ноги, но через несколько минут был уже на месте. Сейчас я обниму ее, я защищу ее от любой мрази, я…
