Нина тем временем уже у самого выхода из здания. Через полупрозрачное стекло виднеется закрытое серыми облаками небо. Но старуха знает, что за дымкой кроется полная, как наливное яблочко, желтая луна.
– Такс-ы! Такс-ы! – орет грузин на улице. В руках у него табличка с той же надписью «Такс-ы» для тех, кто вдруг оказался слабослышащим. Он внезапно замечает Нину, видит, что не местная, и моментально превращается в коршуна, вылетевшего на охоту. – Женщ-ына-женщ-ына! Родная, крас-ывая, такс-ы едем?
– Едем-едем, – кивает старушка, даже не посмотрев на зазывалу. – До первой аварии, где тебе три пальца оторвет.
Таксист, как типичный представитель кавказского народа, пасовать перед трудностями не привык. Он накрывает большой, как сковородка, ладонью плечо Нины. Черные волоски на пальцах топорщатся в стороны маленькими антеннками.
– Да что же вы, гражданочка, – вдруг выдает таксист на чистом русском. – Ладно, я не обидчивый. Садитесь, прокачу с ветерком. Всего семьсот рублей до центра города. Как с близкого друга или с родственника, мамой клянусь.
– Померла твоя мать уже давно. – Нина дергается, чтобы смахнуть руку, будто это надоедливая мушка, а не живой человек. – И отец с дедом. Только ты да сестра остались. А сестра скоро ребеночка в подоле принесет.
На свет появляются сероватые ровные зубы. Односельчане долго пытались выпытать, как у Нины они сохранились в таком-то возрасте. В среднем «по больнице» в деревне у них, дай бог, чтобы к сорока хотя бы десятая часть жевательного аппарата осталась активна, как была в молодости. А Нине уже столько лет (хотя сколько, все уже давно бросили считать), а зубы все свои.
Можно подумать, это Нина так улыбается, но на самом деле за этими иссушенными выцветшими губами кроется только самодовольство.
– Ладно-ладно. – В воздух взлетают руки ладонями вверх. – Не хотите, гражданочка, так и скажите. – И сталинские усы таксиста грустно опускаются.
– Да, нет, почему, – внезапно оживляется Нина, – поехали. Только бесплатно.
И сам не зная почему, Вазген покорно везет престарелую бабулю в город. Руки обнимают обшарпанный руль, ноги нажимают на педали, создавая музыку дорог большого города.
В машине тепло, даже слишком. «Печка» шпарит по полной, и еще чуть-чуть – и салон превратится из комфортного пространства в русскую баню. Вот как раз и старый веник валяется, чтобы бить нерадивых пассажиров по спине.
Москва же за окном пролетает сверкающая. Люди по-деловому напыщены – не только взрослые, но и дети прохаживаются по улице с выражением лиц усердно бездельничающих депутатов.
– Откуда вы к нам приехали? – Акцент мигом позабыт: через согласные проглядывают тщательно и по-столичному округленные гласные. Уже «к нам», не «к ним», потому что «их» уже лет сто как не существует.
– Из Сосновки, голубчик.
– А это где, если не секрет?
– Там, где ни одна живая не найдет, если не знает, чего искать, – серьезным голосом отвечает пассажирка.
– Ох, ну вы и загнули. – Вазген на мгновение задумывается. – Красиво.
Прошедшая в тишине секунда быстро сменяется новым вопросом:
– У вас в Москве родственники, да, гражданочка?
Даже у себя в селе Нина так и не успела привыкнуть к этим раздражающим «гражданка» и «товарищ». Хорошо, она тогда уже старая была, как в народе говорили, «чего с нее взять».
– Что-то вроде того. Старый знакомый.
– Старый? – по-девчачьи хихикает водитель.
– О, очень старый. – На этот раз Нина улыбается вполне искренне. – Такой старый, что забыл, зачем родился. Думает, в человека превратился, раз две руки – две ноги приделали.
На светофоре в такси под визгливый крик тормоза врезается новенький «Пежо» с молоденькой рыженькой бестией за рулем. Мгновение больше похоже на сон, и руки Вазгена тут же заливает густая, как кетчуп, кровь.
– Ну вот, теперь пешком переть, – бормочет Нина, лихо выбираясь из перевернутого автомобиля.
Сообщение прочитано. Дарья видит это по двум голубым галочкам в углу послания. Простые символы, а говорят так много. Например, «давай сделаем вид, что незнакомы». Или «почему бы тебе не пойти со своими проблемами к психоаналитику?».
Так офисные сотрудники, один раз по пьяни разделив ложе, потом стесняются здороваться друг с другом на работе.
Только вот у Льва с Дарьей общий секрет гораздо серьезней, нежели просто короткая интрижка. Тайна, которую не расскажешь ни психоаналитику, ни священнику.
Еще несколько минут Дарья нетерпеливо ждет, гипнотизируя ни в чем не повинный телефон. Затем хватает смартфон дрожащими руками и зажимает кнопку вызова.
– Я на совещании, – слышится приглушенный голос маркетолога.
– Мог хотя бы на сообщение ответить.
– Потом. Я не в состоянии думать о твоих демонах во время обсуждения проекта.
Упрек справедливый. Дарья сглатывает и сбрасывает вызов, не попрощавшись.
Она так не волновалась, даже когда лет в шестнадцать одноклассник Петька впервые пригласил ее на свидание. Он в те времена был невысоким и вообще каким-то детским с этими своими вечно розовыми щеками и идеально гладкой, как у младенца, кожей. Подростковая угловатость вроде бы и обошла Петю стороной, но, с другой стороны, физиологически он так и остался в нежном детском возрасте.
Сейчас это, конечно, статный представительный мужчина. Гражданский пилот. Позже других, но вырос, вытянулся. Лет так в двадцать на лице появились гладкие блестящие усы, а еще лет через пять стюардессы штабелями стали падать к ногам уже никакого не Петьки – Петра Комарова.
Стыдно признаться, но Дарья его стеснялась. Боялась, что Петька рядом с ней выглядит скорее младшим братом, нежели мужчиной, за широкой спиной которого можно спрятаться ото всех невзгод. Это ей приходилось загораживать приятеля грудью второго размера и даже пару раз покупать в ларьке у школы сигареты. Оба раза Петьку нещадно тошнило.
Следующие полчаса Дарья проводит на кухне в компании немытой посуды и рассыпанных по обеденному столу хлебных крошек. Раньше она прибиралась сразу, как только отвозила мальчиков в школу, но сейчас немного не до этого.
Взгляд тем временем так и липнет к пальцам, от которых никуда не деться, только если отрубить и выбросить на свалку. Нет, лучше закопать, чтобы никто случайно не увидел, не нашел.
Под ногтями целая вселенная из черных дыр, астероидов и потухших звезд. Кусочки кожи, застывшая кровь – все это там, и даже после двух часов, проведенных в ванной, остается на руках непрошеными гостями. Дарья терла подушечки пальцев пемзой, но, кажется, только повредила кожу, нежели смогла вымыть темные разводы.
Раны на лице школьного директора через какое-то время заживут, на месте некоторых останутся шрамы, и уже потом он будет вспоминать о случившемся как о ночном кошмаре. Это галлюцинации, бред, передозировка шоколадом – будет думать он. Дарья же уже не могла не верить в то, что все это происходит именно с ней.
