– Я дурой была, понимаешь? Думала, если снова вернусь в этот мир, не потрачу возможность впустую. И уж тем более не собиралась повторять прежних ошибок. Только вот как-то так получилось, что все вроде бы по-другому, а в итоге – то же самое. Понимаешь? Тени днем и ночью все так же шепчут мне на ухо, что смысла в жизни нет.
– Я тоже слышал, – тихо говорит Лев.
Лиза вздрагивает, как будто и вовсе забыла, что разговаривала в этой захламленной квартире с кем-то живым, а не сама с собой, как это бывало обычно. Она поворачивается к собеседнику лицом. Руками теперь обнимает себя, пытаясь найти в этих объятиях то ли тепло, то ли утешение. Непослушная волнистая прядь падает прямо на глаза, но девушка этого не замечает.
– Что ты слышал?
– Голос. – Лев пытается улыбнуться, но глаза остаются неподвижными. – Думал, совсем шарики за ролики заехали.
– И что он тебе сказал?
Кажется, или в этом вопросе есть искреннее любопытство?
– Что это не мое место… Что в «Айзмос» меня скорее взяли из жалости, нежели из-за опыта или навыков. А еще, что я как был одиноким, так таким всю жизнь и останусь. У меня ведь никогда не было ни отношений, ни друзей. На работе с коллегами общались в перерыве, а так – никого. Меня как будто не существует за пределами работы.
Он не знает, почему рассказывает ей все это, ведь знаком с ней всего без году неделя. Только вот слова нельзя остановить: они льются ровным речным потоком, мягко обтекая лежащие впереди камни.
– Да, – Лиза наконец позволяет себе легкую улыбку, – Тени – они такие. Они дают силу, только когда ты позволяешь им испить из твоей души.
– Силу? Да я чуть с моста не сбросился!
– Силу совершить поступок. Лева, эти твари же не люди из плоти и крови – они не знают, что хорошо, что плохо. Зато они позволяют принять твердое решение. Иногда долго, годами нашептывая что-то на ушко. Иногда быстро, если знать, как им помочь.
Лиза неосознанно касается подвески у себя на шее, а затем вздыхает и снимает с себя злополучное украшение. Черты лица мгновенно становятся менее выразительными. Пропадает здоровый блеск кожи, куда-то уходят очарование и привлекательность, оставляя на своем месте только посредственность.
Подобное преображение нисколько Льва не пугает: Дарью он видел и в более страшном обличье.
– Ну что?
Она стоит перед ним, словно обнаженная. И она действительно обнажена, только не физически, а духовно.
– Что – что?
– Что скажешь? Какая тебе Лиза больше нравится: эта или предыдущая?
– Не знаю, что насчет «нравится», но эта определенно более настоящая.
Лиза закрывает глаза, и Лев видит, как грудь ее сотрясается от беззвучного хохота. Цепочка маленькой золотой змейкой струится из плотно сжатого кулака.
– Да никакой из этих вариантов не настоящий, только это даже родители не сразу поняли. А до матери как дошло, так она умом тронулась. Никого у меня не осталось, хотя едва ли кто был.
Звонит телефон. Долго, надрывно, но Лиза не торопится взять трубку.
– Алло? – выдыхает она в смартфон. – С кем я? Да так, с приятельницей.
А сама смотрит на Льва хищным таким взглядом, каким обычно волк смотрит на заблудшую овечку, прежде чем схватить за ногу. В этой версии Лиза уже не напоминает роковую красотку, однако все же что-то едва заметное не дает Льву отвести от нее глаз. Не красота, не очарование – что-то внутри.
Кто-то.
Этот кто-то зовет Льва, тянет к нему свои невидимые тонкие ручки. Молит, просит о пощаде и спасении. «Кто-то», совсем ребенок, с чистой и незапятнанной душой.
Тем временем тот, с кем Лиза разговаривает по телефону, судя по всему, не очень-то доволен.
– Чего ты так разбушевался? Да не знает он, я спросила… Слушай, если такой умный, сам сделай! Все, пока, до скорого.
Разговор короткий, но сразу видно – важный. К концу беседы дышит Лиза тяжело. Щеки красные, как бочки спелых яблок.
– Кто это был?
– Да так, – отмахивается Лиза, – знакомый.
Хотя понятно, что никакой это не знакомый.
– Ну, я пошел.
Лев хлопает себя по коленкам, словно он засиделся в гостях и вдруг вспомнил о вежливости.
– Подожди. – Лиза хватает его за запястье и тут же морщится, словно от боли. – Ты поможешь мне?
– С чего это?
Как отсюда уйти? Что вообще заставило его переступить порог этой квартиры? Лев ловит себя на мысли, что такая девушка вполне могла его околдовать.
Она держит его мертвой хваткой, не давая ни вдохнуть, ни пошевелиться.
– Есть один… человек, с которым я когда-то давно заключила сделку. По глупости, по молодости, в общем, сейчас уже не имеет значения. Только вот теперь я у него на коротком поводке.
– А от меня-то ты что хочешь? – не понимает Лев.
– Только ты можешь убить его. А пока боги найдут на его место нового претендента, меня уже и след простынет. Я уеду, убегу, буду жить обычной жизнью. Никто из вас обо мне никогда не услышит.
– Хорошо, предположим, по-твоему, я способен нарушить уголовный кодекс. Только вот зачем мне это? Найми там киллера, я не знаю, что в таких случаях принято делать. Я маркетолог, Лиза, не убийца.
– О, нет. – Теперь в глазах у девушки снова появился этот задорный огонек, который до этого можно было разглядеть только тогда, когда она носила подвеску. – Ошибаешься, друг мой. Ты был создан, чтобы защищать. Ну, и убивать, если потребуется.
В какой-то момент происходящее начинает казаться Льву абсурдом. Он понятия не имеет, о чем говорит эта странная девушка из его офиса. Причем говорит так, будто знает о нем больше, чем знает о себе он сам.
В голову лезут слова Дарьи о том, что она чувствует себя сумасшедшей. Но не могли же они все разом сойти с ума. Или все-таки могли?
Он отвечает не своим голосом:
– Что ты дашь мне взамен?
· 12 ·
Живая живулечка
Вместо того чтобы, как обычно, проторчать с утра в ванной добрых сорок-пятьдесят минут, Дарья проводит пятерней по волосам, брызгает водой на лицо и лишь после долгих раздумий притрагивается к зубной щетке.
– Мам, ты там скоро?
Это Артур. Или Олег. Мозгу не хватает ресурсов, чтобы определить, который из сыновей сейчас за дверью.
– Да-да, сейчас.
Голос слабый, как у тяжелого больного.
– Дорогая, все в порядке?
А это уже Денис. Вот его сложно с кем-то перепутать, даже если лежишь на смертном одре.
Он наверняка что-то заметил. Понял, что с ней что-то не так. Что последние дни она сама не своя. Почти не готовит, за собой не ухаживает. Сидит дома целыми днями и прячется под одеялом, будто дитя, испугавшееся чудовища под кроватью.
