– Они не принимают, – не отрывая глаз от меню, ответил авионер. – Но ты не переживай, я угощаю.
– Да, но… как?
– У меня есть желлинги, – как ни в чем не бывало ответил рей Дор.
– У вас есть желлинги? – повторил Ансель, пораженно уставившись на авионера. – Но владение женской валютой – это преступление!
– В тюрьму меня все равно не посадят, – усмехнулся Тристан. – Разве что немного пошумят…
Ансель собирался заметить, что не стал бы так уверенно это утверждать, но потом сообразил:
– Это из-за того, что вы единственный, кто может поднять в воздух «Грозу»?
– Да, – подтвердил рей Дор. – Мой аэролит им слишком нужен. Ради него и ради пользы, которую приносит «Гроз а», им приходится терпеть даже такого, как я. И потом… Авионеры – это небо. Хотят запереть кусочек неба? Что ж, удачи!
Ансель подумал, что хорошо иметь козырь, который делает тебя неприкасаемым.
– Но зачем вы их намеренно провоцируете?
– Честно? – ответил Тристан, и в темных глазах заплясали бесенята. – Мне просто приятно. Приятно хотя бы по мелочам отыгрываться за все те ограничения, которые на нас наложены.
Когда им принесли заказы – сырный суп и рыбу в горшочках, – Тристан продолжил беседу точно с того места, на котором они остановились в Конструкторской:
– Ты спрашивал, будет ли потом легче. Так вот – нет, не будет. Даже когда ты станешь полноценным авионером или механикером, тебе все равно придется ежедневно доказывать, что ты занимаешь это место по праву, что ты не просто не хуже, а лучше других. И всегда найдутся те, кого твое присутствие будет оскорблять. Кто не станет к тебе прислушиваться просто потому, что ты – джентльмен, а значит, в их понятии, все равно ничего не можешь понимать в том деле, которым ты занимаешься. Ты всегда будешь на вторых ролях, и к тебе всегда будут относиться скептически, пусть даже ты и на голову лучше остальных. Более того, если ты станешь одним из лучших, это будет злить остальных намного больше, чем если бы ты был дамой.
Забыв о еде, Ансель невидящим взглядом уставился в сторону. Слова Тристана не стали для него неожиданностью, где-то в глубине души он всегда подозревал, что именно так оно все и будет… Хотя и полагал, что рей Дору должно было быть немного легче, ведь он, как ни крути, авионер, а в Империи никого не уважали больше, чем их. Но выходит, даже его статус авионера не особенно помогал. Возможно, даже, напротив, в чем-то делал положение Тристана еще сложнее.
«Тебе вовсе не обязательно оставаться в Сирионе и работать механикером, – вкрадчиво сообщил Анселю внутренний голос. – Как только ты выяснишь, за что осудили Мию, и увидишь, в каком она состоянии после эксперимента либераторов, ты можешь вернуться обратно в Кибирь, занять отведенную тебе роль и снова жить тихой, спокойной жизнью… И тебе не придется ни с чем этим иметь дело».
Но Ансель понимал, что вернуться к прежней жизни у него уже никогда не получится; он слишком сильно изменился, он больше совсем не тот юноша, который уезжал из Кибири несколько месяцев назад.
Даже если случится чудо и Мия снова станет самой собой, вернуться в родной город они не смогут. Для их же собственной безопасности им придется скрываться. Для верности – не просто на окраинах Империи, а в какой-нибудь недавно завоеванной и все еще бурлящей недовольством и освободительными настроениями провинции.
А если чуда не произошло и Мия по-прежнему монкул… Он даже не знал, что станет делать тогда.
К тому же за это время в столице Ансель как-то незаметно оброс связями, которые будет не так-то легко оборвать, и сделал несколько важных открытий о самом себе – например, то, что ему по-настоящему нравится авиомеханистика и что он хотел бы ею заниматься.
А ведь еще есть Либерат, чьим целям он искренне сочувствовал. К тому же они рисковали, стараясь ему помочь, и он должен был чем-то им ответить.
Есть и мадам рей Брик, к которой он испытывал чувство безграничного уважения и благодарности. Разве он сможет подвести ее и просто исчезнуть?
Есть его приятель Тайрек, энергичный, пробивной и вовсе не такой легкомысленный, каким хочет казаться. Он успел к нему искренне привязаться.
И наконец, есть еще и Ника… Ника, в своих чувствах к которой он не хотел даже разбираться, но которую он, несмотря на все свои старания, никак не мог выбросить – ни из головы, ни из сердца.
А теперь вот есть и Тристан рей Дор, самим своим существованием разрушающий все, что Ансель считал неизменным и незыблемым. Мужчина-авионер, герой мыса Горн, дающий надежду ему, мужчине-механикеру, на то, что и он тоже может состояться в этой жизни…
– Тристан, – спросил Ансель в лоб, выходя из задумчивости, – а вы никогда не жалели? Не думали, что лучше бы вы никогда не будили тот аэролит? Жили бы себе тихо, мирно и спокойно…
– Нет, – без колебаний ответил авионер. – Никогда.
– Даже несмотря на все трудности?
– Скорее, именно из-за них. Но зачем ты спрашиваешь? Ты и сам идешь по такому же пути.
– Иду… – Ансель замолчал. Не скажешь ведь, что главной причиной, которая подтолкнула его на этот путь, была вовсе не мечта стать механикером.
– Ну и молодец! – по-свойски хлопнул его по плечу Тристан. – Мало кто решится бросить открытый вызов системе. А ведь давно уже пора доказать, что мужчины – не бесполезные создания, мы соображаем ничуть не хуже женщин и вполне можем выполнять такую же работу – и не хуже! А не сидеть в коконе дурацких навязанных правил и трястись над каждым требованием этикета…
– Это – один из ваших способов выбраться из кокона и не трястись над этикетом? – усмехнулся Ансель, кивком указывая на щетину на лице Тристана.
– Давай-ка лучше на ты, – предложил авионер. – Я тебе уже говорил, у нас с тобой слишком много общего, чтобы общаться друг с другом так формально. И – да, это, можно сказать, мой манифест. Чем, кому и как мешает моя щетина? Мне она не мешает. Так почему я должен бриться два, а то и три раза в день? Почему должен так старательно скрывать свою природу? Я – мужчина и не собираюсь прятать это за неудобными костюмами, розовой водой и гладкой кожей. И уж тем более делать вид, будто меня интересуют модные оттенки гобеленов и рецепты фаршированной утки и что у меня нет ни одной умной мысли в голове – и все это лишь для того, чтобы угодить дамам.
Последние отголоски легкой неприязни к Тристану, которые еще оставались у Анселя после вчерашнего, сами собой растаяли. Все, что говорил авионер, находило у юноши горячий отклик. Да что там: нечто подобное он и сам заявлял своему приятелю Кипу и верил в каждое сказанное слово… Хотя, конечно, заходить так далеко, чтобы не бриться или прилюдно прикасаться к даме, как это делал Тристан, он не решался.
Обед они доедали в комфортном молчании, словно авионер и ученик механикера – давние приятели и соратники, понимающие друг друга с полуслова, и им вовсе не обязательно заполнять тишину пустыми словами.
