— Дедушка и бабушка пытались найти законные способы вернуть Сашу, но безуспешно. Деду удалось получить опеку над ним, лишь когда Галина отправилась на реабилитацию.
— Галина? Та женщина из журнала, которая хотела судиться с тобой?
— Да.
— Ты упомянул реабилитацию?
— Алкоголь… Деньги и возможности их раздобыть у нее заканчивались. Саше тогда было пятнадцать. Каждый раз, глядя на него, она видела, как он ее ненавидит. Так он и вернулся домой. Ростом под два метра и с огромной обидой в душе.
Сибилле стало жаль Галину — несчастную женщину, которую ненавидел собственный ребенок…
— И как же дедушка и бабушка справились со всем этим?
— Таскали его по психологам, делали все, что было в их силах. Первый год был очень тяжелым. Я тогда закончил службу и пошел учиться, жил в студенческом городке. Приезжал домой на выходные, а он всегда встречал меня с обидой. Мы часто ругались. Я не могу его винить. Я ведь получил все то, что по праву должно было принадлежать ему.
— Что ты имеешь в виду?
— Он ведь их настоящий, родной внук. А я лишь приемный.
— Ник, ты говоришь ужасные вещи. Ты же сам в это не веришь.
— Нет, но подозреваю, что Саша знает. Когда ему было шестнадцать, я взял его с собой в геологическую экспедицию на Урал. Он должен был помогать мне в работе. Впервые за десять лет мы стали общаться как браться. Он был со мной, когда я нашел заброшенную Выжинскую шахту и задумал выкупить ее. Он сказал, что хочет войти в долю. Через три года вложил в дело свои сбережения. Это был риск, конечно. Пойди что-то не так, и наши отношения рухнули бы. Но все сложилось, и мы оба стали богатыми людьми.
Сибилла поднялась из-за стола, подошла к нему и прижалась щекой к его лицу.
— Я рада, что ты рассказал мне все это.
— Теперь все закончилось, — сказал он, лаская ее. — Почти закончилось…
— Почти? — непонимающе глядя на него, переспросила она.
— Да нет, ничего. — Он с улыбкой энергично помотал головой, пытаясь распустить завязки на верхней части ее бикини.
— Перестань, — рассмеялась она, вырываясь. — Я же сказала, что не собираюсь расхаживать полуобнаженной по твоей яхте, Николай Воронов.
К тому времени, как она привела себя в порядок и благодарно поцеловала его, и блины и кофе уже совсем остыли. У Ника здорово получилось замять неприятную тему разговора.
Войдя на камбуз с тарелками, Сибилла заметила, как Ник прячет злополучный журнал.
— Могу я спросить, из-за чего вы с мачехой судились?
Он пожал плечами.
— Это не секрет, душечка. Галина была дочерью высокопоставленного кремлевского аппаратчика. Он потянул за нужные струны. И она на двадцать лет заполучила права на все папины рабочие материалы — фильмы, документы. Хуже того, все это припрятала. Так что в моей стране об отце забыли.
— Это ужасно.
Ник потянулся — вроде как беззаботно, но она чувствовала, что этот разговор очень напрягает его.
— Это же мачеха, — сухо заметил он. — Классический злой персонаж.
— Ты когда-нибудь получишь отцовские материалы обратно?
Он взглянул на нее через полуопущенные ресницы.
— Ты недооцениваешь меня, Сибилла. Я выкупил все это добро за несколько миллионов долларов пару лет назад. Мы договорились без суда. Она получила виллу на берегу Женевского озера.
Сибилла покачала головой. Да, Нику в жизни несладко пришлось: разлука с братом, потеря и отца, и его наследия…
— По крайней мере, она ушла из вашей жизни. Ушла ведь?
Ник взглянул на часы.
— Давай-ка сходим в одну очаровательную бухточку, и я покажу тебе местные достопримечательности.
И вот опять Ник оставил ее вопрос без ответа…
Остаток вечера они курсировали вдоль побережья, любуясь живописными видами и время от времени покидая яхту, чтобы поплавать и понежиться в теплой воде.
В одно из таких купаний Сибилла вдруг спросила, глядя Нику в глаза, чтобы не дать уйти от ответа:
— Так ты встретился с ним? С твоим биологическим отцом?
— Я узнал, как его зовут. И где он.
— И где же?
— В Хельсинки.
— И?
— И больше ничего. Я не знаю, стоит ли встречаться с ним. У него ведь своя жизнь, семья. К тому же я обычно очень занят.
Она погладила его по затылку. Словно он ее домашний кролик. Но он был не против — это же Сибилла.
— Ты, как и все мы, немного боишься давать волю чувствам, чтобы не оказаться беззащитным перед другими людьми.
— Ты правда так считаешь, душечка? — как можно мягче спросил он.
— Ты и сам это знаешь. — Она улыбнулась ему так, словно могла прочесть все его самые нелепые мысли и не верила ни одной.
А правда была в том, что перед Сибиллой он действительно чувствовал себя беззащитным. Она была так красива, до боли красива. До нее никто никогда еще не задевал его за живое так сильно…
— С тобой мне защита не нужна… — сказал, не чувствуя, однако, полной уверенности.
Ее руки крепко обхватили его, она приникла к нему всем телом так, что он слышал ее частое дыхание. Понял, что сказал именно то, что ей так хотелось услышать.
— Как тебе повезло, что ты знал одного своего отца, а теперь у тебя есть шанс узнать и второго. Не упускай этот шанс, Ник, — тихо проговорила она.
Они подлетали к аэропорту Хитроу на личном самолете Ника, когда он поставил на столик два бокала с шампанским и присел перед Сибиллой на корточки.
— Расскажи мне о своих планах на будущее.
— Растить дочь и не отпускать ее от себя дольше, чем на два дня, — без заминки ответила она.
— А как насчет меня?
Она было улыбнулась, но он смотрел на нее так серьезно, что сердце ее вдруг забилось чаще. Она попыталась представить Ника в своем домике, где Флер носится туда-сюда со своими кроликами.
— Ты… не подходишь…
— Любовь моя, мне казалось, мы уже неплохо спелись.
Сибилла фыркнула:
— Я имею в виду свою кухню. Ты там не поместишься.
— Я построю тебе большой дом. Мы будем привыкать ко всему постепенно, день за днем. И к черту график.
Она снова фыркнула. С Ником без графика невозможно. Он ведь все время занят — бизнес. Да и дедушке требуется немало его внимания.
Если бы не Воронов-старший, вряд ли она сидела бы сейчас здесь рядом с Ником… Ей бы такое даже в голову не пришло! Их выходные на яхте были прекрасны, но пора вернуться в реальную жизнь.
— Все будет, Сибилла… — многообещающе произнес Ник, наклонился и поцеловал ее, глядя ей в глаза. Все тревожные мысли разом исчезли, она словно растворилась в нем. Ничто больше не имело значения.
