И.Г. Курц попытался рассчитать доходность этого второго обоза по условиям Кяхтинского договора, но на основе имеющихся в его распоряжении данных такая задача оказалась невыполнимой. От суммы стоимости одних только ввезенных и вывезенных товаров полный товарооборот, можно сказать, составил как минимум 312 тысяч рублей. Таможенные пошлины с такой суммы в случае начисления их на частную торговлю составили бы 31 тысячу рублей. Так как стоимость китайских товаров приводится только в московских ценах, сумму «недобора» таможенных пошлин можно сократить до 25 тысяч рублей. Никакого расходного счета от обоза не сохранилось, но, судя по затратам предыдущих и последующих обозов, расходы данного обоза стоит оценить как минимум в 60 тысяч рублей. Если валовую прибыль взять в размере 114 тысяч рублей (стоимость китайских товаров на 214 тысяч рублей за вычетом стоимости мехов на 100 тысяч рублей), тогда чистую прибыль можно оценить в 29–30 тысяч рублей, то есть валовая прибыль оказывается меньше расходов и расчетного убытка по таможенным доходам. И это без учета стоимости товара, утраченного во время пожара 1737 года, которую И.Г. Курц готов принять на допустимом уровне в 15 тысяч рублей. Остается еще бухгалтерская прибыль в размере 15 тысяч рублей, растянутая на период в восемь лет с 1731 до 1738 года. Если суммарные капиталовложения составляли 200 тысяч рублей (100 тысяч рублей в виде пушнины; 60 тысяч рублей — прямые издержки обоза и еще 40 тысяч рублей ушло на транспортные расходы, в пределах России), доход на эти инвестиции приближается к 2 тысячам рублей в год. То есть годовая доходность предприятия составляет 1 процент.
Если данный обоз государству принес по большому счету одни убытки, как это видно из приведенных выше расчетов, а также в соответствии с окончательным вердиктом С.Л. Владиславич-Рагузинского, то кое-кто все-таки неплохо нагрел на нем руки. В начале 1733 года в сибирское представительство доставили несколько особым образом помеченных тюков с ценными подарками и диковинками, присланными Л. Лангом и А. Платковским: С.Л. Владиславич-Рагузинскому достался чайный сервиз, обер-секретарю Священного синода Михаилу Дудину перепала штука канфы, и члену Генерального совета П.И. Ягужинскому прислали кое-какие наряды. В конце того года и в начале года 1734-го пришло еще 10 сундуков, и их приказали отправить члену все того же совета и обергофмейстеру С.А. Салтыкову в Санкт-Петербург, по-видимому для распределения их содержимого среди полезных людей.
Причин для провала данного обоза по сравнению с обозом Третьякова — Молокова можно привести сразу несколько. Л. Ланг все еще ссылался, как мы уже видели, на то, что считал отрицательно влияющими на все дело ограничения на свободную торговлю в Пекине. Настолько упорно звучит данный аргумент, что нам остается только принять его на веру, хотя непонятно, до какого предела. С.Л. Владиславич-Рагузинский, как мы все в этом убедились, настаивал в своем донесении А.И. Остерману от 1734 года, что решающим фактором неутешительных показателей обоза послужила поспешность в его организации, на которую ушли считанные месяцы, а не конкуренция с частными предпринимателями. Понятно, что такое суждение принадлежит человеку, находившемуся за тысячи километров от места событий. Как и множество раз до того, государственные присяжные оценщики и прочие чиновники Сибирского приказа продемонстрировали бюрократическое невежество в делах частного рынка Москвы и неосведомленность в его текущих ценах. Однако самым красноречивым явлением, по крайней мере единственным, искоренением которого власти на самом деле занимались серьезно, оставалось надоевшее пугало конкурентных преимуществ частного сектора. Л. Ланг в своем донесении, представленном по его прибытии в Москву 25 июня 1734 года, обращал особое внимание на то, что русские купцы, покупавшие камку и китайку на границе, устраивают тем самым «большой беспорядок в сфере сбыта товаров, принадлежащих короне». И он предложил запретить поставку таких китайских товаров в Москву.
В Сибирском приказе предпочли сохранить свое право на доставку китайских товаров из Кяхты и Цурухайтуя в Москву, а также на сибирские ярмарочные базары. Однако сибиряки попросили Л. Ланга разобраться в этом деле и определять, какие принадлежащие короне товары пользуются слабым спросом в Москве, чтобы в будущем их продать в Сибири или на ярмарочных базарах Европейской России на пути следования обоза из Кяхты. Что же касается оборотной стороны медали, то есть незаконной продажи запрещенной пушнины, то в апреле 1735 года старосте Селенгинска Ивану Мостовскому послали специальный указ. Ему приказали еще раз довести до сведения всех русских купцов и их доверенных лиц, что определенные ценные меха запрещены для сбыта в системе частной торговли.
К указу прилагался список таких мехов: морская выдра, рысь, нерчинская и якутская белка, коричневая, серая, скрещенная и рыжая лисица, камчатский и якутский соболь, а также молодой песец.
Обоз Ерофея Фирсова
Дмитрий Молоков доживал последние отпущенные ему годы, и его обязанности комиссара обоза взял на себя сибирский купец Ерофей Фирсов, давно занимавшийся торговым ремеслом. Л. Ланг последний раз на протяжении своей долгой службы государю императору на Востоке получил должность директора обоза, но теперь его заслуги оценили по достоинству и присвоили высокий ранг канцелярского советника. Переговоры С.Л. Владиславич-Рагузинского в высоких коридорах власти принесли некоторые плоды: в соответствии с указом Сената от 16 декабря 1734 года в Сибирском приказе приступили к подготовке очередного обоза, но только через полтора года этот обоз пересек границу и двинулся по территории Китая. Л. Ланг в своих распоряжениях предупредил Е. Фирсова, чтобы тот постоянно поддерживал дружеские отношения с Лифаньюанем и китайским двором, но при этом строго придерживался положений Кяхтинского договора и последовательно настаивал на беспрепятственной торговле. Для облегчения задач в связи со свалившимися на его плечи обязанностями он прихватил в качестве подношений китайскому императору тонких мехов и прочих ценных товаров на 3 тысячи рублей.
В новый обоз вложили без малого столько же стороннего капитала, сколько и в предыдущий: российские товары оценивались в 100 315 рублей плюс наличные деньги с учетом 276 рублей, оставшиеся в Стрелке от предыдущего обоза. Общие расходы на приобретение всех лошадей, верблюдов, коров, возов и прочих материальных ценностей составляли 23 008 рублей, в дополнение к которым на счета обоза начислили еще 41 875 рублей на прочие расходы, такие как зарплата, причитавшаяся сопровождавшим обоз чиновникам, которые иначе можно было бы использовать на китайские товары. Таким образом, общая стоимость обоза оценивалась в 165 198 рублей без учета 3582 рублей на пышные наряды для императора.
Главным предметом перевозки обоза конечно же считалась пушнина: 19 571 шкурка соболя стоимостью 25 604 рубля, 33 874 шкуры красной лисицы на 38 030 рублей, 116 943 шкурки обского горностая на 10 442 рубля, 1006 шкур серошейной лисицы на 1523 рубля, 40 584 шкурки белки на 854 рубля и мех других зверьков на меньшие суммы. Взяли в обоз и другие товары, но все мелкими партиями: русский текстиль, немецкие и русские зеркала и т. д.
На путь от Иркутска до Пекина через Маньчжурию обозу потребовалось четыре месяца, и в столицу Китая он прибыл 10 ноября 1736 года. На этот раз произошла вынужденная задержка. Скончался император Юнчжэн, оставивший свой след в истории как один из по-настоящему выдающихся наследников китайского престола Маньчжурской династии. Поэтому в то время все родственники усопшего императора и придворные вельможи отсутствовали на месте, так как находились на церемонии кремации. Л. Ланг на словах и в письменных посланиях пытался выяснить в Лифаньюане предположительное время аудиенции, традиционно предшествовавшей открытию торгов. И тут началась безумно затянувшаяся волокита по поводу протокола предстоящей встречи на высшем уровне. Складывается впечатление, будто представители китайских правящих кругов ухватились за подходящий шанс для проверки пределов самовластия своего нового и неопытного монарха. Когда из Правительствующего сената России в Пекин прибыл курьер (18 ноября 1736 года), руководство Лифаньюаня попыталось заставить его передать доставленные им дипломатические ноты прежде, чем состоится официальный прием Л. Ланга. Вероятно осведомленный о содержании корреспонденции, Л. Ланг воспротивился, и 23-го числа он вместе с курьером майором Петром Шарыгиным представил ее в Лифаньюань. Но китайцы подняли вопрос аудитории и вручения даров из России, начав настаивать на том, чтобы Л. Ланг выполнил полный обряд коутоу, без которого он прекрасно обходился прежде. Заявив о своем должном почтении к обоим монархам, он пригрозил незамедлительно покинуть Пекин и пообещал в будущем никогда даже не выслушивать подобных требований. Чиновники китайского внешнеполитического ведомства пошли на уступки, и 6 декабря 1736 года Л. Ланг и П. Шарыгин удостоились положенной им аудиенции. Оба ограничились тремя глубокими поклонами в пояс. Л. Ланг вручил подарки своей царицы, а потом они с императором обменялись обычными любезностями и справились о здоровье друг друга. Они выпили чаю и перешли в приемную комнату к традиционному роскошному китайскому столу. Во время прощания Л. Ланг попросил министров, чтобы русским купцам разрешили спокойно приступить к торгам, и, быть может, к великому его удивлению, уже на следующий день по всему Пекину разнеслись новости об открытии торговли русскими гостями. Китайские купцы в значительных количествах стали прибывать с 11 декабря, и «в скором времени» стоимость проданного русского товара оценивалась в 50 тысяч рублей.
