Да пусто в них, бросил Рэй, запуская пятерню под мини-юбку Фиалочки.
А вообще идея потрясная – запчасти, экспертный потенциал, заметил я.
Контейнеры стояли пустые, произнес Рэй с дурашливым акцентом.
Но денег не принесли, напомнил я.
Еще раз, откуда ты? – спросила меня Фиалочка.
Да из Норвегии он, вклинилась Розочка, тебе же сказано. Он – норвежский писатель.
А я обожаю Джеза Демпстера, призналась Фиалочка. Правда, я его еще не читала… Но обязательно прочту.
Поэтому он так смешно разговаривает, втолковывала Розочка. Скажи-ка что-нибудь, Рэйбан.
Олли-болли.
Во дает.
Серьезно, произнес Рэй еще более дурашливым тоном, они были пустые.
Эй! – взвизгнула Фиалочка. Ты что там вытворяешь, нахал?
Я обернулся: Рэй, как мне показалось, облизывал ухо Фиалочки.
Что ты сказал? – переспросил я Рэя.
Хайдль не велел тебе говорить, пробормотал Рэй, покусывая ушко Фиалочки.
Так в них вообще ничего не было?
Ну разве что пауки.
Скажи чего-нибудь на датском, попросила Фиалочка.
Вообще ничего?
Ага, вообще, ответил Рэй, продолжая забавляться с Фиалочкой, – двести клятых грузовых контейнеров, а внутри – шаром покати.
Это не датский, заныла Фиалочка, что ж я, датский, что ли, не отличу?
За окном Мельбурн тонул в потоках нескончаемого дождя, а огни автомобильных фар и светофоров смешивались в сплошное пятно. Все вокруг куда-то медленно текло, закручивалось, будто в воронке, а мы ехали дальше, в глубь этого калейдоскопа гноящихся красно-зеленых ран. Розочка попросила остановиться, чтобы ее не стошнило прямо в такси.
Водитель ударил по тормозам и приказал нам проваливать.
Пустые?! – повторил я еще раз.
Выметайтесь! – заорал водитель.
Мы стояли на краю эспланады Сент-Килда, и, пока Розочка блевала, а Рэй хохотал, я поднял голову и увидел, как в темноте и потоках дождя вырисовывается огромная разинутая в улыбке пасть, нависающая надо мной с пятиметровой высоты, и пасть эта – часть гигантской белой физиономии с выпученными, дьявольски-голубыми глазами, а выше – красные и желтые расходящиеся лучи, смутно напоминающие о восточном театре.
Оказалось, мы приехали к знаменитому входу в Луна-парк, а над нами нависло его главное украшение, Мистер Мун. Его широко раскрытые, кроваво-красные губы, глубокие борозды щек, странным образом изогнутые выщипанные брови смотрелись чудовищно – точь-в-точь грязный, ухмыляющийся Мефистофель.
Да это ж какое-то кривое зеркало, сказал Рэй. Если долго смотреть на Хайдля, тоже в конце концов увидишь себя, никого другого.
Фиалочка обиделась и пригрозила, что они сейчас уедут домой, а мы можем катиться хоть на Северный полюс.
Только увидишь уже как полного урода, добавил Рэй.
У нас на глазах девицы, пошатываясь, переходили на другую сторону, чтобы поймать такси.
Я кое-что усвоил, просто понаблюдав, как он ест вилкой, сказал Рэй.
Тасманцы-голодранцы! – выкрикнула Розочка, садясь с подругой в такси, а Фиалочка показала нам третий палец.
Валите уже, голые-драные! – заорал в ответ Рэй и весело помахал.
И что ты усвоил?
Не имею права говорить, отрезал Рэй, посылая воздушный поцелуй вслед машине.
Да ладно тебе.
Много всякого.
6
После двухчасового сна я проснулся с пересохшим языком и опоздал на работу. Хайдль уже сидел за своим столом спиной ко мне и разговаривал по телефону.
Я так и сказал, выговорил он приглушенно и вроде бы с раздражением. Ноулз. Эрик Ноулз.
Чтобы не мешать ему, я готовился к предстоящей работе бесшумно, раскладывал на столе бумагу, наметки и блокноты, а Хайдль все не вешал трубку.
Устранить. Десять тысяч. По рукам?
Я запустил «Мак-классик», и от его жужжания Хайдль резко развернулся в кресле.
Благодарю, произнес он, сверля меня взглядом. С вами приятно иметь дело.
Я отвел взгляд, а когда вновь посмотрел в его сторону, он улыбался своей отвратительной улыбкой.
Славная была ночка, сказал я и уточнил: Рэй.
И стал стучать по клавиатуре, как будто погрузился в работу. А сам думал: устранить? Эрика Ноулза?
Я догадывался, что Зигфрид Хайдль на многое способен… но не до такой же степени!.. Похоже, он спланировал заказное убийство… это меня потрясло. Но почти сразу я усомнился. Что, собственно, такого он сказал?
Хайдль встал и объявил, что отправляется на встречу с известным адвокатом, который хочет на него работать.
Мне казалось, ваши интересы представляет Томми Хиллер?
Так и есть, ответил Хайдль. Но много ли он смыслит?
Выждав десять минут после его ухода, я приблизился к директорскому столу и сразу отметил, как Хайдль успел изменить его под себя: добавил несколько офисных сувениров, документы, две семейные фотографии и одну профессиональную, совсем свежую, а также выцветший полароидный снимок, где он с маленькими детьми сидит на природе у костра на фоне бело-красного «Ленд Крузера» пятьдесят пятой серии. Подняв телефонную трубку, я нажал кнопку повторного набора. Пока шли гудки, кто-то постучал в дверь.
Здравствуйте, прошуршало из трубки записанное сообщение. Вас приветствует «Паста и пицца от Берти» в Глен-Хантли.
Тут распахнулась дверь и вошел Джин Пейли, впервые переступивший порог нашего кабинета. Я замер, не отрывая трубку от уха и сохраняя, как мне хотелось верить, видимость изумления.
Я видел, что Зигфрид ушел, объяснил Джин Пейли. Просто хотел сказать, что с нетерпением жду завтрашней возможности прочесть твои наброски.
«В данный момент наш ресторан закрыт, мы открываемся в…»
Вы мне очень помогли, сказал я в трубку автоответчику заведения «Паста и пицца от Берти». Благодарю вас. И положил трубку.
Как продвигается? – поинтересовался Джин Пейли.
Вроде бы я нащупал твердую почву.
Отлично, произнес Джин Пейли, щелкнул языком и подмигнул. За пределами личного офиса он, казалось, терял все свои преимущества и проявлял странную, неестественную нервозность.
Да, сказал я. Просто отлично.
Зигфрид, по-моему, в кабинете не засиживается.
По его словам, он оставляет мне личное пространство, чтобы я мог писать.
Но в его отсутствие, возразил Джин Пейли, тебе и писать будет не о чем.
Это было предупреждение. Когда Джин Пейли собрался уходить, я выстрелил вопросом. Спросил, каков должен быть оптимальный объем мемуаров.
