У меня больше не было сил это терпеть. Мне хотелось убить Хайдля, но, насколько я понимал, хотелось этого только мне одному. К несчастью, такое поручение не смог выполнить для своего босса даже верный Рэй. Нутром я чуял, что за идеей убийства скрывался очередной трюк, который Хайдль сейчас изобретал для всех нас: в орбиту этой игры были втянуты вчерашнее покушение, смакование темы самоубийства, покупка «Глока», намеки на посмертную загадку, великий заговор…
Я не переваривал эту фальшь, обволакивавшую окружающих, это извращенное любопытство, с которым он играл людьми в экстремальных ситуациях, чтобы только понаблюдать за их реакцией. Мне не удалось объяснить это, но я не сомневался, что ситуация была куда более банальной, нежели покушение на его жизнь. И мне уже стало все равно. Я понял: все россказни Хайдля преследовали одну цель: не дать мне закончить книгу. Он и сейчас не умолкал, а я ненавидел его все сильнее.
5
Заткнись! – вырвалось у меня.
Оттолкнув свое кресло-бочонок, наводившее на мысли о Фрэнсисе Бэконе, я выпрямился с каким-то странным чувством, а может, и не с одним: терпимость, равновесие, внушенные воспитанием приличия перерастали в ослепляющую ярость. Подойдя к стоявшему у окна Хайдлю, я начал.
Умоляю, Зигфрид. Пожалуйста. Замолчи.
Хайдль резко развернулся и некоторое время смотрел на меня с ледяной сосредоточенностью, как ящерица на муху. Потом он неожиданно воспрял и принял почти удовлетворенный вид. На его лице не осталось ни следа досады и страха, и заговорил он совершенно новым голосом, звучным, примирительным голосом начальника, увольняющего презренную мелкую сошку.
Откуда такое количество отрицательной энергии, Киф?
Да заткнись же ты! – услышал я собственный вопль.
Я давно заметил, что в тебе сидит злоба.
Мы можем наконец доделать эту сраную работу?
Тебе нужно обратиться за помощью, если ты не способен обуздать подобные эмоции, Киф. Вероятно, в штате есть какой-нибудь специалист. Могу переговорить на эту тему с Джином…
Я вытянул перед собой трясущуюся руку. Предупредил Хайдля, что с меня достаточно.
Где-нибудь тебе помогут, Киф. Помни. Это же прекрасно, это самое важное. Вам со Сьюзи будет только…
И тут я заорал, что он ленив, примитивно ленив, что не внес никакого вклада в общий проект, но сейчас, в порядке исключения, просто обязан, черт подери, взяться за работу.
Хадль застыл, словно перезагружая мозг. А через несколько мгновений, как будто сменив пиджак, облачился в праведный гнев. И разорался примерно так же, как и я.
Да пошел ты! – завизжал он. Я думал, ты мне друг! Я тебе доверял… а теперь… Вот что получил! Пошел ты в жопу!
Меня так и тянуло ему врезать. А точнее – сделать ему больно. Он отошел, я – за ним. Мы кружили один вокруг другого. Во мне кипело бешенство, рвавшееся наружу. Окажись он рядом, я бы его ударил. Не сдерживаясь. И не один раз. Я был готов. А он и не догадывался. А может, догадывался и потому держался на расстоянии. При такой грузности он весьма проворно передвигался. Я бы не удивился, узнав, что он хорошо танцует.
Наглый засранец! – орал Хайдль, описывая круги. Я пристроил тебя на такое место! А ты, кем ты себя возомнил? Ты же ничего не достиг в своей убогой жизни! В тридцать один год называешь себя романистом, а романа-то нет и в помине!
Я почувствовал, как у меня онемело лицо.
Или он есть? То есть я прав, да? А Сьюзи? Бедняжка. Она ведь тебя содержит, разве нет? А ты тем временем пыжишься, пытаясь доказать, что талантлив, самому себе и всему миру. Делаешь вид, будто вот-вот добьешься успеха.
Тут я бросился на него, но он увернулся.
Не видать тебе успеха как своих ушей, Киф, согласен?
Засеменив, он шмыгнул за конференц-стол и теперь орал из-за этой преграды.
А я еще представил тебя Джину Пейли! Поручился за тебя! Дал ему слово, что ты справишься. И что мы от тебя получили? Вот эту кучку говна?.. Я прочел. Какое позорище! И что прикажешь мне делать?
Ленивый ублюдок! – завопил я. Ничего ты не прочел. Ты даже сейчас не даешь себе труда прочесть хоть слово – скажешь, не так?
Из своего укрытия Хайдль сыпал бранью. Но ярость его казалась притворной. Все в нем было притворным. Я выложил ему то, что думал, и в первую очередь – насчет его трусости. Припомнил его лень. Вранье. Алчность. Интриганство. Все его дерьмо. Заметил, что завершить работу мы должны менее чем за половину рабочего дня, а иначе мемуаров не будет вовсе.
Но теперь до меня дошло, что его хитрость намного сильнее, намного решительнее и коварнее, чем мое терпение. Мы опять ходили кругами, вопили и орали друг на друга, причем он смехотворно подражал моей злости, а я от этого с каждой минутой злился еще больше. Он подражал моей злости, но не мог скопировать мое бешенство.
Наконец мне удалось поймать его за лацкан. Другая рука сама собой сжалась в кулак, но когда я рванул на нем двубортный спортивный пиджак (который он надевал, когда не маскировался: если шел в бар яхт-клуба или на ужин с ротарианцами), под мышкой мелькнула кожаная черная кобура.
И в ней был пистолет.
6
Моя хватка мгновенно ослабла. Наверное, между нами как-то нарушилось равновесие сил. Хайдль перевел свои влажные собачьи глаза вверх от моего кулака и разомкнул влажные собачьи губы.
Он перехватил мой взгляд.
Быть может, он понял, что я опасаюсь выстрела. И действительно, теперь я опасался, что он безумен – такой выстрелит не моргнув глазом. И у меня возникло ощущение, будто я угодил в ловушку, в силки, но кто запутался в силках, тому очень трудно выпутаться. На мгновение я подумал, что моя единственная проблема сродни проблеме читателя: она заключается в незнании, нетерпении, но если проявить терпение, то достаточно перелистнуть несколько страниц, продвинуться немного дальше, и все тайны откроются, а путь к спасению обозначится четко.
Однако я с нарастающим ужасом понимал, что лежащие передо мной страницы служат определенной цели, что пистолет служит определенной цели, и побоялся, что эти цели поставлены Хайдлем; мне оставалось только надеяться, что его кончина никак меня не коснется.
Лицо Хайдля, по-прежнему находившееся прямо перед моим, поскольку я не отпускал лацкан пиджака, накрыла более привычная бесстрастность.
Похоже, он снова меня оценивал.
Ты – чудовище, выплюнул я.
Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем.
Господи, неужели нельзя просто заняться этой…
И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя
[11].
