После десяти минут шумовых эффектов владельцы впечатлились настолько, что без слов отдали мне мешочек с монетками и поскорее выпроводили за порог.
Надо будет обдумать сценарий действий на следующий раз. Может, на какой-нибудь расхожий мотивчик стишки подходящие положить? Что там есть из классики? Мойдодыр?
Шагая вслед за парнями, я не заметила, как мы оказались на небольшом пригорке, откуда открывался превосходный вид на море Фиолетового мира. На миг почудилось, что если вдохнуть полной грудью, то можно ощутить солоноватый терпкий запах. Но сколько я не вдыхала, вокруг витал лишь кислый дух подгоревшей капусты откуда-то слева — ветер налетал порывами, вплетая эту вонь в выбившиеся из кос пряди, — да прогорклого масла из небольшой лавки на той стороне крохотной площади.
— А далеко до моря? — спросила я, остро желая оказаться подальше от едких ароматов семимирских городов. С одной стороны, запахи пригоревшей еды напомнили мне привычные дворики родного мира жарким летом, когда форточки нараспашку и все соседи знают, что у тебя на ужин. Но с другой, и дома мне чужой лучок с капусткой нюхать не очень-то нравилось.
— Ну… далековато, — призадумавшись, признался Мэй. — Еще час, если не больше, ходьбы.
И тоном, и видом брюнет дал понять, что не выдержит столько без еды, но я скорчила умоляющую мину Шараду, и тот первым начал спуск вниз по улочке.
Вскоре улочки раздались вширь, а домики стали пониже и победнее, хотя и их покрывала чуть побледневшая фиолетовая черепица. Брусчатка сменилась рассохшимися скрипучими настилами из светлых, почти белых досок, а в облицовке стен стали то и дело проскальзывать зеленоватый, желтый и фиолетовый цвета.
— Почему здесь так много фиолетового? — спросила я парней, внимательно глядя под ноги, чтобы не влететь носком или каблуком ботинка в щель между досками. Те трещали и прогибались под нашим весом, постукивали о каменистую почву.
— Это цвет местной глины, — пояснил Мэй. — И водоросли здесь тоже сплошь фиолетовые. А цветы или фиолетовые, или желтые — других не бывает.
Хмыкнув, я потянула носом, и брюнет повторил мое движение, а потом скрылся где-то в переулке, чтобы вернуться с букетиком деревянных шампурчиков. На них по шесть штук были нанизаны местные креветки, крупные и в готовом виде ставшие не золотисто-оранжевыми, а пурпурными. Но вкус с лихвой компенсировал это несоответствие.
Нам с Шарадом Мэй выдал по одной веточке, а сам в считанные минуты заглотил остальное, действуя как пылесос. Мы даже возразить не успели. Но вскоре улицы заполнились стихийными торговыми точками, остро запахло рыбой. Пованивало и тухлятиной, но многочисленные палатки, где при тебе жарили и варили креветок, румянили на сливочном масле слегка розовые гребешки, разливали по принесенной посуде кашу с морским ушком и связками продавали всевозможную рыбу, раков и листы высушенных водорослей, легко заглушали любые неприятные запахи. Я не успевала сглатывать слюну и принимать то у Шарада, то у Мэя тонкие палочки с кусочками рыбы, какими-то котлетками из сероватой массы со вкусом рыбы и петрушки, квадратики промазанной маслом и присыпанной специями сухой морской капусты, кульки, пропитанные белым соусом и маслом, внутри которых меня дожидались огненные острые мидии. Для палочек и бумажных кульков, сделанных явно тоже из каких-то водорослей, повсеместно стояли урны, так что никто не рисковал наступить на недоеденный кусочек или рыбью голову. У одной из палаток нам налили в медные кружки с деревянными ручками самой вкусной ухи, какую я когда-либо пробовала в жизни. К ней подавалась зажаренная до хруста соленая рыбья шкурка и ломтики густо обсыпанного кунжутом серого хлеба.
— Вкусно тут, — поглаживая заметно округлившийся живот, признался Мэй. — И дешево. Но я все же люблю посидеть, а не на ходу есть.
Вопреки собственным словам, брюнет схомячил раза в два больше, чем мы с Шарадом, и с блестящими глазами посматривал на следующие лотки, явно планируя отправить в рот что-то еще.
Когда в конце широкой улицы узенько блеснуло море, уличные торговцы сменились маленькими уютными ресторанчиками, у каждого из которых стоял зазывала и пытался перекричать остальных, предлагая заглянуть внутрь и отведать местную прибрежную кухню. Названия звучали незнакомо, но в огромных чанах так завлекательно мешали что-то похожее на паэлью, только не с креветками, а с маленькими янтарно-красными осьминогами, что мне ничего не оставалось, кроме как уговорить парней зайти в одно из местечек по дороге назад. Шарад лишь плечами пожал, а Мэй с довольной улыбкой обнял меня за плечи.
Дома все расступались и расступались, улица становилась шире, а ветер изредка доносил такой желанный чуть солоноватый бриз. Облизав губы, я непроизвольно улыбнулась, чувствуя легкую терпкую горечь с привкусом йода. Как же давно я не видела моря!
Вскоре мы оказались на набережной, от которой веером расходились многочисленные пирсы с пришвартованными к ним лодочками. Здесь тоже торговали морепродуктами, но уже только сырыми, и праздных гуляк почти не наблюдалось.
Ни на кого не глядя, я выбрала самый низкий пирс, вокруг которого вода плескалась лишь на пару ладоней ниже настила. То ли из-за старости конструкции, то ли из-за ее высоты, но лодок у этого пирса почти не было, так что я спокойно устроилась на краю в конце настила и, встав на колени, посмотрела вниз.
Темную, сапфирово-синюю толщу воды едва-едва пронзали солнечные лучи, на глубине нескольких метров безбоязненно сновали стайки мелких рыб, на дне медленно колыхались облака сине-зеленых водорослей. Я опустила руки в воду, наслаждаясь прохладой и неспешным движением волн, лениво накатывавшим на пирс.
— Хорошо, — пробормотала я и села на мокрые доски. Стянула ботинки и чулки и опустила ноги в воду.
Я всегда была самым обычным ребенком из самой обычной семьи. И вместе с семьей раз в год на две недели ездила к морю. Всякий раз мы не искали заранее место, куда отправиться, просто тыкали на карте в один из прибрежных поселков или городков, выбирая из тех, где до моря можно было дойти пешком. А на месте просто находили жилье у местных, шумной ватагой гуляя по пыльным разбитым улицам среди невысоких домиков.
В дни приезда всегда безбожно жарило солнце, и к моменту, когда жилье отыскивалось, мы успевали сгореть. И первую неделю отдыха щеголяли красными носами и полосатыми от ремней сумок спинами.
Но нас, детей, это мало заботило. Радость и счастье перекрывали даже боль от поцелуев солнца. Мы дружно носились по узким грязноватым пляжам, плавали и ныряли, смеялись на окрики мамы и бабушки, строили замки из песка и копали тоннели на другую сторону мира. А устав, валялись на присыпанных песком влажных полотенцах и из-под выставленной козырьком ладони смотрели на море. Оно светилось, как драгоценный камень, каждый день меняя цвет. Мы никогда не знали, каким оно предстанет сегодня.
После дождей море шумело, свирепо накатывало на берег и больно било тех, кто пытался окунуться, окатывало полной песка водой, вплетало в волосы и одежду ошметки водорослей. Да и сами водоросли прибивало ближе к берегу, поднимало их со дна, и они черными рыхлыми тушами колыхались у самой поверхности метрах в сорока от берега.
