Здесь, конечно, следует упомянуть духовного отца всех современных монетаристов Ирвинга Фишера, который на протяжении 1920-х годов отрабатывал «научное управление уровнем цен». Фишер полагал, будто его богатая коллекция данных и научная методика позволят контролировать рост денежной массы и стоимости активов, обеспечивая стабильность ценовых показателей, и 16 октября 1929 года гордо заявил репортерам газеты New York Times, что американские ценные бумаги достигли «постоянного высокого плато»
[90]
. Биржевой крах начался 24 октября 1929 года; в дальнейшем депрессия только углублялась, и лишь в середине 1950-х, уже после смерти Фишера, рынку ценных бумаг вновь удалось выбраться на то самое «высокое плато». Неудивительно, что впоследствии Милтон Фридман объявил Ирвинга Фишера величайшим экономистом за всю историю Америки.
Биржевой крах стал результатом монетарной экспансии 1920-х годов, которая создала огромный пузырь иллюзорного богатства на рынке ценных бумаг. Как только экспансия замедлилась, пузырь неминуемо должен был лопнуть, а прорвавшись, запустил дефляционную спираль, поглотившую все это иллюзорное благосостояние. Когда капиталы тают, неизбежна банковская паника из-за невозможности выполнения всех обязательств. В результате становится очевиден изъян в системе частичного банковского резервирования, а это бомба замедленного действия. С учетом вышесказанного Федеральному резерву следовало бы обеспечивать надежность банковских вкладов, а не способствовать разорению предприятий и краху биржи. Единственное верное решение в такой ситуации — предоставить банки самим себе, допустить ликвидацию и понижение цен. Конечно, такие действия привели бы к болезненной рецессии — но как раз именно по этой причине монетарную экспансию вообще не нужно было проводить! Попытки предотвратить рецессию путем включения печатного станка только усугубляют экономический перекос, которым и вызван изначальный кризис.
Монетарная экспансия создала иллюзию финансового благополучия, что привело к нерациональному распределению ресурсов. Чтобы рынок снова смог нормально функционировать, опираясь на адекватный ценовой механизм, этот мыльный пузырь должен был лопнуть. Именно фантомное богатство и вызвало экономический коллапс. Восстанавливать иллюзорное благополучие — это все равно что заново собирать рассыпавшийся карточный домик, поскольку он непременно развалится вновь.
Не найдя предпосылок для биржевого краха в период до 1929 года, Фридман и Шварц приходят к выводу, что крах перешел в Великую депрессию из-за неграмотных действий Федерального резерва, утверждая, что если бы Резерв открыл шлюзы и накачал банковскую систему ликвидными активами, то биржевые потери не слишком бы сказались на общем состоянии экономики и серьезную депрессию удалось бы предотвратить. Тот факт, что Федеральный резерв все-таки произвел монетарную экспансию в ответ на кризис, теряется в общем потоке данных. Попытка смягчить дефицит ликвидности была предпринята, но не предотвратила общего коллапса. И дело не в запоздалых действиях Федерального резерва, а в систематически нерациональном распределении инвестиций и протекционистской политике государства, которую мы обсуждали в
главе 4
.
Гигантский трактат Фридмана и Шварц оставляет без ответа три ключевых вопроса, что свидетельствует о принципиальном изъяне в логике авторов. Во-первых, почему депрессия 1920 года абсолютно несравнима с депрессией 1929-го? Первая продлилась совсем недолго, хотя Федеральный резерв и не производил интервенций, рекомендуемых авторами. Во-вторых, почему на протяжении XIX века, когда центробанков еще не существовало, США не переживали никаких финансовых кризисов, за исключением двух эпизодов, когда Конгресс вынудил казначейство сыграть роль центробанка: во время Гражданской войны, когда были напечатаны государственные банковские билеты, и в 1890 году после монетизации серебра? И третий, самый важный вопрос: почему один из самых длительных периодов стабильного экономического роста США, не омраченного ни единым финансовым кризисом, приходится на 1873–1890 годы, когда центробанка не было, денежная масса была ограниченна, а цены постоянно снижались? Фридман и Шварц упоминают этот период лишь мимоходом, отмечая, что экономика тогда заметно росла, «невзирая» на падение цен, и не посчитав нужным объяснить, как этот факт соотносится с их патологической боязнью снижения цен.
Как объяснял Мюррей Ротбард, в устройстве рыночной экономики нет ничего такого, что могло бы вызвать постоянную безработицу. Нормальная жизнь свободного рынка предполагает банкротство и закрытие некоторых предприятий и, соответственно, потерю частью населения работы, но в то же время появляются новые организации и создаются новые рабочие места, что компенсирует эти потери. В итоге уровень вынужденной безработицы в любой период остается невысоким, как было в XIX веке, пока правительства не начали разрушать золотой стандарт, и в Швейцарии вплоть до 1992 года. Только когда центробанк манипулирует денежной массой и процентными ставками, начинаются массовые банкротства в различных секторах экономики, что приводит к сокращению рабочих мест в целых отраслях и создает армию безработных специалистов, чьи навыки не всегда применимы в других сферах деятельности
[91]
. Как писал фон Хайек, «причиной волн сокращений является не устройство капиталистической системы, а деятельность государства, которое отказывает рынку в праве производить твердые деньги»
[92]
.
НАДЕЖНОЕ ОСНОВАНИЕ ДЛЯ ТОРГОВЛИ
В мире твердых денег потоки товаров и капитала пересекали государственные границы почти на тех же основаниях, что и внутри отдельно взятой страны: по желанию законных владельцев в целях взаимовыгодного обмена. В эпоху Юлия Цезаря, или в XVII веке при золотом стандарте Банка Амстердама, или при универсальном золотом стандарте XIX века самой серьезной проблемой торговли оставалась необходимость физического перемещения золота от покупателя к продавцу. Таможенные пошлины и акцизы если и существовали, то были по большей части номинальными и представляли собой всего лишь плату за содержание и обслуживание пограничных постов и морских портов.
В эпоху нестабильных платежных средств, например в Европе раннефеодальных времен или с расцветом современного монетарного национализма, торговля перестает быть зоной индивидуальной ответственности и становится вопросом государственного значения, требующим надзора феодала или правительства, которые претендуют на управление любой частной инициативой. Природа торгового обмена изменилась в наши дни до такой степени, что само понятие «свободной торговли» подразумевает трансграничное взаимодействие двух сторон согласно параметрам и условиям, обозначенным двумя правительствами, а вовсе не самими этими сторонами!
С отказом от золотого стандарта в 1914 году начался период, который фон Хайек назвал «монетарным национализмом». Цена денег перестала исчисляться в определенных количествах золота — товара с самым высоким соотношением притока и резерва, благодаря чему его стоимость оставалась предсказуемой и относительно постоянной, — и начала колебаться, реагируя на нестабильность монетарной и фискальной политики и международной торговли. Понижение процентных ставок или приращение денежной массы обрушивало курс национальной валюты, как и государственные расходы, финансируемые за счет кредитов, выдаваемых центробанком правительству. Пока номинально оба фактора контролировались государством, которое, как правило, тешилось иллюзией, будто ими можно управлять для достижения стабильности, третий фактор — международная торговля — представлял собой крайне сложный итог деятельности всех граждан страны и многих иностранных контрагентов. Когда экспорт страны превышает импорт (положительное сальдо торгового баланса), ее валюта дорожает на международных биржах, когда же импорт превышает экспорт (отрицательное сальдо), валюта начинает дешеветь. Политики и регуляторы, вместо того чтобы рассматривать эту динамику как знак, что манипуляции со стоимостью денег лучше прекратить и позволить гражданам использовать наименее волатильный товар как платежное средство, расценили ее как возможность взять под контроль все аспекты международной торговли.
